От легенды до легенды

Как же недолго они были счастливы — и как ослепительно! А потом началась война, и Дейген собрался в ополчение. Его не взяли — здоровьем не вышел. В те дни Ланна радовалась, дуреха, — сколько женихов и мужей ушли на фронт, сколько по ним слез пролито, а ее Дейген с ней, и ей не придется бессонными ночами молиться, чтобы только живым вернулся. Лучше она помолится за того офицера с призывного пункта — измотанного, с серым от недосыпания лицом… это он говорил с Дейгеном, и после этого разговора Дейе уже не пытался никому доказывать, что он здоров, — так пусть офицер в заношенном мундире вернется к той, кто его ждет, пусть вернется живым!

А потом пришли эгеры, и мир для Ланны почернел.

Гадко было радоваться, что твой жених с тобой, покуда чужие женихи воюют, это Ланна понимала. И ругала себя ругательски — но все равно радовалась. До того дня, когда Дейген пошел на службу к захватчикам.

Он с ней и словом не перемолвился тогда. А если бы и попробовал что-то сказать, как-то оправдаться… она и сама не знала, что бы она тогда сделала. И не узнала. Он просто натолкнулся на ее взгляд и остановился. А потом молча развернулся и ушел. Никогда ей этого не забыть. Как блестели его новехонькие сапоги, когда он шел через площадь, как ветер шевелил его волосы, как она смотрела ему в спину… как они все смотрели…

Ее жалели. При ней никогда не заговаривали о Дейгене. И сама она никогда о нем не говорила. Но как избыть чудовищный стыд, как избыть вину? Что делать с неотступным отвращением к самой себе? Говорят, в старину в иных краях в голодные годы людей ели… наверное, так и было на душе у тех, кто узнал, что накормили его человечиной: не знал, что совершил непрощаемое, и нет вины в неведении, а простить себя нельзя, ничем сделанного не воротишь и не смоешь, и никогда, никогда оно не забудется…

А самое мерзкое — это сны. Сны, в которых нет войны, нет эгеров, и Дейе смеется, ловя губами вишни прямо на ветке, и у Ланны сердце щемит от нежности… а поутру вся подушка мокрая от слез, и Ланна не знает, кого она ненавидит сильнее, Дейгена или себя.

Тогда ей казалось, что это пытка, что длиться она будет вечно и ничего страшнее быть не может.

Тогда она думала о себе.

А сейчас она не может себя заставить подумать о себе.

Она думает об усталом офицере, который говорил с Дейе — с глазу на глаз говорил. О том, что Дейе никогда не жаловался на здоровье.

И о том, как Дейе шел через площадь…

После того как Экард распорядился повесить четверых туземцев, посмевших не явиться по приказу комендатуры на показательную экзекуцию, пропускать казнь не отваживался никто. Они все были здесь — угрюмая, плотно спрессованная толпа.

Именно то, что нужно Экарду дей Гретте.

Оцепление удерживало толпу в повиновении, как и всегда. Туземцы почти не обращали внимания на солдат. Для здешнего быдла вид оцепления был настолько уже привычен, что солдаты казались толпе наверняка скорее декорацией, чем действующими лицами. И только Экард знал, какой спектакль будет вскорости разыгран на этой площади.

Потому что у коменданта дей Гретте не было выхода.

Он должен был заставить Дейгена говорить. Любой ценой.

Разумеется, это было для Экарда личным противостоянием. Слишком личным. А разве могло не быть? Проклятый полукровка провел его, как желторотого новобранца. И если бы не случайность… это просто в голове не укладывается! Ну не может какой-то тупой варнаэ обмануть эгера, у него на это просто мозгов не хватит! Нет, это эгерская кровь Дейгену помогла — та самая, от которой он отрекся! Его — полукровку, недочеловека — приравняли к людям, к истинным эгерам, а он отрекся от эгера в себе… ублюдок, порченая кровь, мерзкая помесь! Таких надо сразу стрелять.

Злоба на предателя-полукровку была вязкой и скрежещущей, как песок на зубах. Она требовала утоления. Дай Экард себе полную волю, и переводчик уже был бы мертв. Однако коменданту пришлось поступиться собой — потому что со смертью Дейгена у него не оставалось никаких шансов покончить с летучим отрядом.

Разумеется, Экард отрядил людей в засаду, едва только Дейген был арестован. За бумагами должен прийти связник. Из леса прийти, из летучего отряда. Не стал бы Дейген таскаться в лес, всякий раз рискуя быть обнаруженным, будь у него на связи кто-то из местных! Или местный связник у него все-таки был, и это не переводчик, а его сообщник оставлял бумаги в пещере? Может, и так… но тогда тем более надо поскорей организовать засаду! Если между Дейгеном и летучим отрядом нет посредников, никто не узнает о его аресте, не успеет узнать. А если Дейген орудовал не один, связника могут и предупредить. И тогда уж напасть на след отряда не получится — уйдут мерзавцы летучие, и поминай как звали! Некогда раздумывать, есть ли у Дейгена пособник, некогда — не думать надо, а опередить его, даже если его и нету вовсе! Отправить группу захвата — а уж тогда и Дейгена в оборот брать. Быть того не может, чтобы у предателя только эта пещерка и была за душой! Наверняка ведь и другие способы для связи у него есть, да и связник может оказаться не один, и сообщник…