Впрочем, одну перемену священнослужители могли предсказать сразу: позволь они записывать священные слова, те оказались бы в руках владеющих новой технологией. И это были бы не брахманы и жрецы, а недостойные торговцы и счетоводы. Кто знает, какую порчу они введут в священные тексты? Лучше придерживаться устной передачи в привилегированном, немногочисленном и тщательно подобранном кругу. Древнейшая индийская эпопея Рамаяна, как и гомеровский эпос, тоже была составлена устно и записана значительно позже.
У последователей Будды было много разногласий с брахманами, однако они точно так же практиковали изустную передачу текстов[204]
. К письму они обратились лишь через много веков, но все же раньше брахманов, поскольку, в отличие от последних, не стремились к сохранению своего учения в кругу привилегированного меньшинства[205]. Письменность должна была помочь буддистам шире распространить свое учение[206].Предполагаемый образец письменности долины Инда, датированный 3-м тысячелетием до н. э.
Наконец, владея письмом, буддисты-книжники создавали тексты, которые со всей возможной красочностью показывали жизнь Будды. Часто Будда представал в них, объясняя в диалоге с учениками или противниками правила жизни и откровения по поводу мира. Все описания Будды, которыми мы располагаем сегодня, основаны на текстах, записанных через сотни лет после его смерти, текстах, которым в конечном счете предстояло обрести статус священного писания[207]
. (Как только сформировалось священное писание буддистов, поэты стали представлять себе жизнь Будды; биография Будды, которую я изложил здесь в сокращенном виде, основана на одном из таких ранних описаний, сделанных поэтом Ашвагхошей в начале II в.). Харизма Будды, его влияние на слушателей, каждое его слово и каждое деяние были продуктом нового типа литературы – наставнической литературы, которая прочно уловила привлекательность харизматического мудреца, учение и давно завершившаяся жизнь которого в конце концов пересеклись с технологией письменности.Примерно около 500 г. до н. э. на востоке области, в тех местах, где над равнинами Северного Китая вздымается к небу гора Тайшань, разнеслись слухи о необычном учителе. Леса в тех краях давно вырубили, чтобы расчистить обширные поля, на просторах которых бушевал северный ветер. У подножия внушительного пика предводители враждующих государств и кланов приносили жертвы, вымаливая победу в непрерывных междоусобных войнах. Хотя формальным правителем государства был князь, в действительности власть принадлежала трем могущественным семействам, каждое из которых пыталось подорвать влияние других[208]
.Учитель Кун-цзы состоял на службе у одного из этих семейств. Он объяснял младшим чиновникам, как правильно ориентироваться в политических хитросплетениях, но в конце концов почувствовал себя не в состоянии и далее примирять службу с совестью, вышел в отставку и отправился в странствия[209]
. После этого его учение обрело более универсальный характер, стало привлекать все больше слушателей, и вскоре он стал знаменитым наставником, который будет известен на Западе под латинским вариантом своего имени – Конфуций.Ученики обычно толпились вокруг него, сидели, подогнув ноги, прикованные к месту его словами[210]
. Его было нетрудно понять – он не любил сложных фраз, зато для осознания полного значения этих простых слов порой требовалось немало времени. Один из учеников, Ю, однажды прямо спросил его: «Что такое знание?» Учитель спокойно ответил: «Ю, научить ли тебя тому, что такое знание? То, что знаешь, считай знанием. То, что не знаешь, считай незнанием. Это и есть знание»[211]. Высказывание казалось очень простым, но концепция требовала серьезного осмысления. Кун не сердился на прямолинейные вопросы, поскольку был благорасположен к своим ученикам. Во время странствий он стремился вернуться к ним. К некоторым из своих последователей, например Ян Хуэю, он относился с искренней любовью. Учитель Кун называл его лучшим из всех и трогательно переживал его безвременную смерть[212].Учителя Куна часто посещали известные люди, среди которых бывали князья, правители областей, знаменитые музыканты, и ученикам обычно разрешали слушать их беседы[213]
. Но Кун общался и с обычными людьми. Однажды с ним захотел встретиться мелкий пограничный чиновник, и учитель согласился принять его[214]. В другой раз он заинтересовался мальчиком-рассыльным – и общался с ним так же серьезно, как со своими постоянными учениками[215].Ученики не ограничивались выслушиванием слов Куна. Они восхищались всеми его поступками, манерами, образом жизни. В еде он был умерен и всегда употреблял в пищу имбирь. На циновку, постланную криво, не садился, а предварительно поправлял ее, и вообще любил порядок во всем[216]
. Даже уйдя с государственной службы, он считал главными ценностями стабильность и добродетельное управление и прививал эти воззрения своим ученикам.