От лица огня

В утреннем инциденте необходимость и случайность проявили себя в равной мере. Задержание еврея у вашего дома, возле этого крыльца, было случайностью. Его узнал на улице бывший одноклубник и, руководствуясь личными, не самыми светлыми, полагаю, мотивами, сообщил об этом нашему патрулю. История настолько обычная, что, называя ее случайной, я, кажется, слегка себе подыгрываю.

Разумеется, мы допросили этого одноклубника, сами проверили и выяснили, что ваш утренний гость был партизаном. Не мифическим партизаном из тех, кого за каждым столбом видел покойный фон Рейхенау, а настоящим, из отряда, созданного вашим бывшим ведомством. Примерно полгода назад он был серьёзно ранен, по-видимому, осколком мины, но выжил. Кстати, наш врач отметил грамотную работу хирурга. А сегодня он зачем-то пришел в Киев, и не куда-нибудь, а прямиком под окна вашего жилья, доктор. С этого момента мы уже не можем говорить о случайности, вы согласны?

Ганс Шумахер смотрел на Иванова в упор и не отводил тяжёлого взгляда. Тон его был ледяным, а в словах не оставалось и тени шутливости.

— Я ведь обещал, Василий, что выиграю этот раунд? Как видите, второе очко тоже за мной. Вам необходимо немедленно отыграть хотя бы одно, хочу, чтобы вы отчётливо это сознавали.

Иванов догадывался, что значило предупреждение Шумахера и насколько опасным собеседником мог оказаться штурмбаннфюрер, но что ему следовало отвечать?

Мерзавец Сергиенко не готовил эвакуацию наркомата ни в июле, ни в августе. Тогда он разрешил вывезти только архивы, а людей держал на работе до конца, пока город не был окружен полностью. Когда же немцы замкнули кольцо, оказалось, что о себе нарком все-таки позаботился, но только о себе. Остальные должны были пробиваться через немецкие позиции сами, как могли.

Иванов попал в окружение под Яготином. Оттуда в огромной колонне пленных замначальника санотдела конвоировали в лагерь Kiew-Ost, все называли его Дарницким. Прежде Иванову случалось видеть разные лагеря и тюрьмы, он инспектировал их, проверял санитарное состояние. Лагерь в Дарнице был гиблым местом, Иванов даже не пытался сравнивать его с советскими лагерями, не до того было. Но одно отличие знали все — из лагеря можно было выйти. Первую партию пленных — полторы сотни человек — отпустили уже в начале октября. Ожидая второй, Иванов помогал раненым, это отвлекало от тяжёлых мыслей и возвращало ощущение нужности — значит, он ещё не пыль, не дерьмо на стенке барака. Контуженный лейтенант-артиллерист, служивший в 37-й армии, предложил Иванову выходить из лагеря вместе: подтвердить на допросе показания друг друга и, если отпустят, идти на восток, к своим.

— А зачем к ним идти? — зло оскалился доктор. — Им плевать на нас, бросили тут подыхать полмиллиона солдат. Мне теперь всё равно, что немцы, что наши — обое рябое. Если выйду — буду просто жить обычным человеком.

Но просто жить ему не дали, и теперь Иванов, как червяк на крючке, извивался под внимательным и жёстким взглядом этого хлыща Шумахера.

— Что нужно подписать, штурмбаннфюрер? — Иванов похлопал рукой по столу, словно искал карандаш. — Признание, что я партизанский врач? Что я резидент НКВД? Американский шпион? Ваш Ланге наблюдает за мной, даже когда я сплю или бегаю в сортир, но мы, американские шпионы НКВД, — ловкие твари, за нами разве уследишь? Мы можем провести любого, мы вербуем доверчивых унтершарфюреров, расплачиваясь золотом Рокфеллеров. Скоро я доберусь до вас, штурмбаннфюрер, предупреждаю. Сумма будет названа колоссальная, а вы, конечно, устоите — мораль офицера СС выше еврейского золота. Вам придётся арестовать меня, но ваше начальство не поверит в истинные причины ареста, так абсурдны они будут. Предвидя это, вы обвините меня только в связи с партизанами. Беднягу Ланге ждут нелёгкие времена.

Шумахер холодно улыбнулся.

— Эмоционально, но не слишком убедительно, Василий. Этот еврей мог искать вашей помощи, а мог прийти, чтобы убить вас. Разумеется, вы станете настаивать на второй версии, вы уже это делаете, хотя и несколько странным образом, доводя до абсурда. Я тоже пока склоняюсь ко второй, правда, кое-что в ней меня сильно смущает. Я не считаю ваших коллег идиотами — киевская резидентура действует с начала войны, она довольно эффективна, хорошо законспирирована, нам до сих пор не удалось её вскрыть. Но человек, которому пришло в голову отправить еврея в Киев, принял очень странное решение, вы согласны? Ваш адрес им известен, значит, известно многое о происходящем в городе. Так почему они не выбрали другого агента?

— Вы ждёте объяснения от меня? — разговор вымотал Иванова, он устал дерзить Шумахеру.

— От вас, доктор, я жду пользы и больше ничего, но её пока нет. А между тем ваши товарищи могут повторить попытку ликвидировать вас, думайте об этом.

Шумахер направился к выходу, Иванов поплёлся следом. На лестнице их встретил густой запах гнили, старых тряпок и мочи.

— Третье очко вы тоже записали за собой? — безразлично спросил Иванов.