От лица огня

Дочитав сводку, Мельников объявил, что за бой в Григоровке вся группа представлена командованием дивизии к правительственным наградам. Это было совсем уж против правил, никто не мог предугадать, какие представления утвердят в штабе фронта, а потом в Москве, какие изменят, а какие просто похерят, но Мельников был уверен, что сейчас, для стоящих здесь, любое представление уже равно награде. И он громко больше часа читал, а полк слушал, замерев, чеканные формулы, прежде встречавшиеся им только в газетных статьях: «… проявляя личное мужество и беззаветную храбрость, остановил атаку…», «…умелыми действиями под огнём противника вывел из строя…», «…оставшись без боеприпасов, в рукопашном бою уничтожил…». Последним в этом списке он назвал имя командира первого батальона Рудника. Командование дивизии представило его к высшей правительственной награде.

На этом можно было и закончить, но Мельников ещё четверть часа говорил, обращаясь уже только к новобранцам, что добыть оружие в бою и сражаться — это их долг, и они обязаны выполнить его, как выполняют с первых дней войны бойцы 558-го стрелкового полка.

За спиной комиссара поднимался высокий правый берег Днепра, и с позиций полка были хорошо видны чёрные от копоти печи и такие же чёрные остатки кирпичных стен дотла сожжённой немцами Григоровки.

5.

10 сентября Илья наконец получил письмо от брата. Обратный адрес был тот же: «Свердловская область. Нижний Тагил. Центральный почтамт. Гольдинову Е. Г. до востребования». Наверняка у Иси появился уже какой-то адрес с номером дома и комнатой в квартире или общежитии, но почему-то он написал именно так. Может быть, из вечной своей рассеянности, а может быть, и это было бы правильно, решил, что получать и отправлять письма с почтамта быстрее.

По торопливости и краткости, не свойственным медлительному и обстоятельному Исе, было видно, что ответ он написал там же, на почтамте. Потому, наверное, и пришло ответное письмо так скоро. Всего десять дней шло оно с фронта под Каневом на Урал, а потом столько же назад, в почтовых вагонах, по железным дорогам, заполненным составами с военной техникой, оборудованием заводов и беженцами. Всё-таки это было удивительно, и какое-то время Илья держал конверт, подписанный почерком брата, не открывая его и пытался представить, что от родных его отделяют только десять дней пути, какие-то ничтожные десять дней, но когда он их увидит и увидит ли вообще?..

Ися писал, что у него всё хорошо, работает. Возможно, его скоро переведут в Свердловск, но когда и почему в Свердловск, если завод в Нижнем Тагиле, не говорил. За этим умолчанием что-то стояло — возможно, Ися не мог писать открыто о каких-то вещах, составлявших, например, военную тайну, такое Илья мог понять. И всё-таки сообщение о скором переезде брата в Свердловск его озадачило. Но куда сильнее он удивился, прочитав, что мама и Феликса ещё не приехали в Нижний Тагил. Они доехали только до Ульяновска и сейчас всей семьёй живут в городе Тетюши на Волге. Мама написала Исе, что семья останется в Тетюшах до осени, а может быть, и дольше. Феликса нашла работу, и всё у них вполне сносно, все здоровы. Писать им можно в Тетюши, до востребования.

Какие ещё Тетюши? Илья ошарашенно перечитывал письмо брата. И зачем? Чем чаще меняются адреса, тем сложнее наладить жизнь. Им необходимо осесть в безопасном месте, работать и получать паёк, деньги по его аттестату, а не метаться по стране, которой в эти дни совсем не до них. В этом решении Илья угадывал волю Феликсы. Мать не любит быстрых решений, она долго обдумывает план, и заставить её потом отказаться от этого плана очень непросто. Тетюши придумала, конечно, Феликса, понять бы ещё, зачем они ей понадобились.

Илья сразу же, не откладывая, сел за письмо к жене. Письмо требовало убедительных аргументов, и он излагал их медленно, подробно объясняя, почему им не стоит останавливаться на полпути, в случайном городке, а нужно скорее ехать к Исе в Нижний Тагил, как они и договаривались. Илья отдал письмо почтальону только на следующий день.

К этому времени солдатская почта уже сообщила, что немцы вышли в глубокий тыл не только 26-й армии, но всего Юго-Западного фронта, их части уже заняли Ромны. Илья обсудил эту странную новость с Рудником, и они решили, что быть такого всё же не может. Какой-то передовой отряд мог прорываться к Ромнам, и это известие, обрастая слухами и преувеличениями, в таком чудовищном виде докатилось до них.

26-ю армию больше беспокоил немецкий плацдарм у Кременчуга. Соседям, оборонявшим Кременчуг, приказом штаба фронта ещё в первых числах сентября была передана одна из дивизий 26-й армии, поэтому 159-й пришлось сменить позиции, расширяя линию обороны. Разведка уверенно докладывала, что на их участке противник не накапливает силы, и это значило, что наступления немцев нужно ждать в другом месте, может быть, под Черкассами, вероятнее, под Кременчугом, но не у них.