От любви до ненависти

— Да что ты! — уверила Нинка, будто сто лет знала Бориса. Ей почему-то очень захотелось устроить судьбу подруги. Все-таки какое-то дело!

И уговорила. Велела Кате после сдачи кассы (у нее кончалась смена) идти и выспаться, потом одеться в самое лучшее (только не в крепдешиновое любимое платье твоей покойной бабушки!), самой не краситься (потому что ты не красишься, а мажешься!), а пойти в салон «Модерн» и, не жалея денег, сделать себе макияж и прическу по полной программе — но так, чтобы не видно было, что специально сделано, они там это умеют.

Катя только кивала.

И лишь потом спросила:

— Слушай, а он не полный урод?

— Он вообще красавец! Брюнет, глаза жгучие, выглядит на тридцать, хотя ему сорок с хвостиком. Но это даже лучше, что сорок — не молоденький, не затрахает до полусмерти на дармовщинку!

В шесть часов вечера, как и было условлено, Нинка с Катей были у кафе «Полет». Вернее, минут пятнадцать седьмого.

— Вдруг уйдет? — беспокоилась Катя.

— Не уйдет! А девушки должны немного опаздывать. Чтобы мужчина поволновался.

Борис и впрямь слегка волновался и очень удивлялся этому.

Кафе было простоватое, без официанток, поэтому он заранее обеспечил столик бутылкой вина, тремя порциями пиццы, завернутыми в полиэтилен (чтобы не остыли), тремя фруктовыми салатами. Обаятельно попросил у служителей вазочку, ему дали, он поставил туда букет из трех алых роз.

Девушки вошли, сели за столик.

Нинка была оживленной, мигом познакомила Бориса и Катю, скомандовала открыть вино, подняла тост за общее здоровье и за будущую счастливую жизнь, а Катя робела, почти не смея глаз поднять, и сама себя не узнавала.

Будто мужиков у нее не было! Были — разных возрастов и социальных положений. Всякие были. Но ни разу не попадала она в такую странную ситуацию сватовства, когда на тебя смотрят как на возможную будущую жену.

И поневоле она своим видом показала именно то, чего желалось Борису: застенчивость и скромность. Нинка заметила удовольствие Бориса и обрадовалась, будто это было ее заслугой и победой.

Борис вел беседу на общие темы, но Нинке не терпелось, ей хотелось, чтобы дело уладилось как можно скорее.

— Ты вот что, — сказала она Борису. — Ты про погоду кончай, сами знаем, что не май месяц. Здесь все свои люди и разговор начистоту. Боишься сам спросить — я тебе скажу. Ей девятнадцать лет, образование среднее, но аттестат не красный, золотой медали нет. Зато два курса техникума. Живет на квартире у придурочной бабки. Мужиков нет, хотя и были, но давно. Разочаровалась она в этих коблах. Вот тебе все данные. А о тебе я ей сказала. Она тебе нравится?

Борис хмыкнул и сказал:

— Да.

— А он тебе? — спросила Нинка Катю.

Та метнула взгляд на Бориса, почувствовав на щеках непривычный жар, и тихо что-то прошептала.

— Не слышу! — прикрикнула Нинка.

— Да! — выдохнула Катя.

— Ну и все тогда. Тогда нечего навоз месить, а идите и пробуйте. Только ты учти, — сказала она Борису, — у Катьки сейчас работа хорошая, получает прилично, поэтому будь добр. Женишься ты на ней или нет — это вопрос, а пока придется, извини, платить. Это справедливо?

— Справедливо, — согласился Борис.

— Тогда ладушки. Поворкуйте еще тут, а я пошла.

— Спасибо, — сказал Борис.

— Не стоит благодарности!

Катя вдруг поднялась вслед за Нинкой и сказала:

— Извините, я на минутку. Я забыла ей сказать…

Она догнала Нинку у двери и с круглыми глазами жарким шепотом сказала:

— Слушай! А ведь он вроде еврей!

— Ну и что? Ты антисемитка, что ль?

— Да нет. Не понимаешь, да? Если он еврей, он может в Израиль уехать вместе со мной! Там, говорят, хорошо! И вообще, я же мечтала когда-то за границу уехать!

— Смотри-ка! — удивилась Нинка. — Я думала, у тебя мозги вообще отшибло, сидит дура дурой. А ты, оказывается, соображаешь! Мне даже в голову не вперло, а ты сразу все уловила.

— Еще как! Спасибо тебе, Нинка! Я в лепешку расшибусь, я клянусь, он в меня влюбится! Через полгода я тебе из Тель-Авива письма буду писать.

— С арабской границы! — засмеялась Нинка. — Там, между прочим, девушек в армию берут.

— В хорошей стране — хоть в пожарники! — горячо сказала Катя.

Нет, не то чтобы она действительно считала родную свою страну очень плохой. Катя считала ее грязной.