от любви до ненависти...

Денщик подал начищенные ботфорты и чистую рубашку с камзолом. Пётр натянул с помощью Алексашки всё это на себя и подставил руки под умывание. Вытерев лицо и руки полотенцем, кинул его денщику и, подозвав охранявшего Кэт солдата, дал распоряжение служивому насчёт девушки. Проделав всё это, развернулся к терпеливо топтавшемуся Меншикову. «Надо его спровадить куда-то», — решил для себя он и начал действовать. Но Меншиков не лыком шит мужик тёртый по делу и без него, тянул время. Не выдержав его прохлажданий, царь оставил мысль о завтраке и подтолкнул Алексашку:

— Иди чего ртом мух ловишь их здесь пропасть. Живот набьёшь, отравой.

— А завтракать не будем?… — канючил Меншиков.

— Я нет, а тебя кормить — время у меня нет.

Алексашка даже не смог выдавить из себя улыбку.

Денщик кричал вдогонку о завтраке, но Пётр только нетерпеливо махнул рукой. А Алексашка, заглядывая в глаза, тараторил:

— Мин херц, я весь в догадках. Какой-то ты…

Пётр гоготнул:

— Угадал?

Меншиков не жалеюче трахнул ладонью по своему лбу.

— Голову сломал.

Пётр, встав столбом, покрутил его парик. Рокотнул:

— Не врёшь, скрутил — таки с места. Вишь, как гуляет, туда-сюда… Аль, не велика для тебя потеря… Ты и без неё жить умеешь.

Алексашка став краснее варёного рака не знал, что подумать и, нарываясь на объяснение, ловил взгляд царя. Их глаза с царём встретились, но он так и не смог понять, действительно ли увидел в них весёлую улыбку, или то была злость. Со своей же стороны, Меншиков умудрился изобразить обиду. Но настаивать, не смел. Царь впервые не пускал никого в свою тайну. Пётр на миг остановился, всмотрелся из-под руки в дымившуюся крепость, перевёл взгляд на лагерь. Пушкари, выспавшись, начищали пушки. Драгуны суетились у коновязи. Дымили кухни. Солдаты мылись и стирались у воды. Мирное утро. О жаркой баталии напоминает пролом в стене, да запах гари и дыма. Были ещё и убитые. Их нужно было предать земле. Они честно выполнили свой солдатский долг перед Россией. Будут рассветы, будут тихие зорьки, но не встанут они из этой ставшей снова русской земли. Пётр вздохнул и направился к боту. Меншиков потопал следом. После сказочного обнаружения в образе царского писаря женщину Меншиков был не в себе. Это открытие настолько вывело его из себя, что теперь он не мог ни с аппетитом есть, ни сладко спать, ни заниматься делом. Чёрт возьми, он никак не мог оправдать себя. Проморгал. Упустил. У него даже не было никаких предположений на её счёт. Как мог просмотреть?! Осторожно спросил, чтоб провести разведку.

— Мин херц, ты с войском в обратную дорогу, а раненных здесь лечиться оставишь?

Он хотел спросить про женщину, но оставил на потом тот вопрос.

Пётр усмехнулся.

— Правильно мыслишь.

Алексашка только собрался с духом, чтоб продолжить разговор, но царь предупредительно поднял руку — помолчи.

Когда царь продолжил разговор удивился. Пётр повернулся в полуоборота и, не дав ему раскрыть рот, сказал:

— Отправишь её в свой дом. Понял?

У Меншикова вылезли на лоб глаза. Не ослышался ли. На лице тут же отразилось меняя краски потрясение и недоверие.

— Ко мне? В Москву? — почти выкрикнул он. Горячность придала дрожь его голосу. В голове понеслось: «Надоела, отказался… неужели подарит мне? А может быть всё не так опасно с той зазнобой, как я себе намалевал?» — Нет, действительно?

Царь посмотрел на него с любопытством.

— Конечно тебе. Ты ж у нас джентльмен. А настоящий джентльмен должен позаботиться о даме попавшей в беду, предоставить ей защиту, чтоб она чувствовала себя в безопасности и кров…

Не замечая опасного блеска в глазах царя, Меншиков, туша свет радости в своих глазах, неблагоразумно засуетился:

— Ну да… Конечно… Так и есть…

Только Пётр, остановившись и облокотившись на угол серого невзрачного здания, продолжая глядеть в его лицо, быстро опустил своего любимца с облаков на место.

— Не пускай слюни. Это пока ты здесь, — насмешливо произнёс он и пошёл дальше.

Меншиков не успел скрыть за улыбкой ужас: «Подразнил и отбирает».

— А потом? — таращился на него обмякнув Алексашка.

Пётр усмехнувшись, пошёл вперёд. Ответил не оборачиваясь.

— Вернёмся, я разберусь.

Меншиков даже не пытаясь спрятать разочарование, усмехнулся:

— Мин херц, ты в своём духе посадить на облако, а потом спихнуть…

Царь, недовольно поморщившись, посмотрел на него.

— Пошёл к чёрту! — сквозь зубы поцедил он. — Болтаешь много. Считай, за вчерашнее твоё геройство спускаю тебе то с рук. День-то сегодня какой. Виктория! Победа! Ладно. Гонца в Москву пошлите. Пусть порадуются.

Меншиков рисуясь, со скучающим видом лениво заявил:

— Уже…

— Сгинь с глаз моих!

На том и обмелел разговор. Пётр, удовлетворённо хмыкнув, обнял Алексашку за плечи, легко притянул к себе: «Ничего не скажешь, расторопен стервец! За что и люблю». Меншиков же чесал макушку. Горячность Петра доказывала кое — что. Как раз то, на что он подумал и что ему больше всего не нравилось. По — всему похоже, что Пётр любил её. Этого Алексашке только не хватало. Проморгать девицу, светлейший был посрамлён.