От марксизма к идеализму

Чтобы понять воззрения Соловьёва по национальному вопросу, определившиеся в полемике с славянофильством, нужно дать хотя бы краткую характеристику последнего. Славянофильство и западничество в русской литературе и жизни представляют собой два умственных течения, различающиеся между собой не одним только отношением к национальному вопросу, но основами всего миросозерцания. И если умерли старые формы славянофильства и, быть может, западничества, то спор двух миросозерцаний далеко не закончен, он ждет ещё своего разрешения, которое должно состоять в высшем синтезе положительных элементов того и другого.

Первоначальное славянофильство в такой же мере является идейным общественным течением, как и западничество. Оба направления исходили из отрицания существующего, оба одинаково страдали от цензуры и были равно подозрительны для Николаевского правительства и, в то же время, оба отрицали друг друга в такой степени, что вели постоянную ожесточенную войну. Для этого первоначального славянофильства кружка Хомякова характерны следующие черты.

Во–первых, славянофилы отрицательно относились к западническому космополитизму своих противников и видели в национальности положительную силу: ими ясно была сознана и формулирована идея национального призвания. Конечно, независимо от теоретических различий и славянофилов и западников воодушевляло одинаково страстное чувство любви к угнетаемой родине и пламенная ненависть к её угнетателям. Но это практическое согласие вовсе не уничтожает философских разногласий. Держась того мнения, что идея национальности есть необходимый элемент миросозерцания, и космополитизм есть чепуха, как выразился Тургенев, мы думаем, что здесь были правы славянофилы, а не западники, и будущее в этом пункте принадлежит славянофильскому воззрению.

Во–вторых, славянофилы с самого начала стали на философскую и религиозную почву. Свое миросозерцание они во все времена своего существования сознательно и неизменно строили на метафизике и религии (мы оставляем в стороне частности их философских и религиозных мнений, которые едва ли кто–либо будет поддерживать целиком в настоящее время). Напротив, в западнической литературе, начиная с Белинского и кончая публицистами наших дней, прочно укоренилась философия атеизма, выступающая под различными формами: позитивизма, материализма, агностицизма. Если где- либо существует между обоими течениями не недоразумение или случайное разногласие, но пункт коренного различия, целая философская пропасть, то именно здесь. Какой же традиции последует молодая Россия, будущие сыны свободного отечества? удовлетворятся ли они атеизмом и позитивизмом или будут искать ответов на высшие запросы духа в метафизике и религии? Несомненно одно, что для этого должна быть устранена одна важная причина, являющаяся теперь серьезным препятствием к свободной мысли в России, именно тот предрассудок, будто известные философские и религиозные воззрения неразрывно связаны с определенными политическими мнениями, будто религиозный человек может быть только реакционером, а прогрессист непременно атеистом. Этот предрассудок имеет за себя, — увы! — слишком много исторических оснований, и он может быть устранен лишь логикой событий. Во всяком случае, указанная связь есть лишь фактическая, а не внутренняя и логическая. В основах своего философского мировоззрения, славянофилы стоят выше западников и, верю, восторжествует, наконец, их философская традиция, и русская интеллигенция оставит так мало к ней идущую философию позитивизма.

Третьей особенностью первоначального славянофильства является его коренной демократизм, в области экономической, переходящий в социализм (что выразилось в учении о социалистическом характере земельной общины и вообще хоровом и артельном начале, составляющем особенность именно славянофильства) [203]. В связи с этим стоят славянофильские требования развития земщины и самоуправления и горячая ненависть к бюрократическому началу. Славянофилы принципиально стояли на той же почве свободолюбия и народолюбия, что и западники. Эта третья основная особенность славянофильства, общая у него с западничеством, представляет собой основную и неустранимую черту русской интеллигенции, от которой она, конечно, не может отказаться, не переставши быть сама собой.