От марксизма к идеализму

Теперь мы переходим к отрицательным чертам славянофильского учения. И, прежде всего, следует отметить политический романтизм славянофилов, приводивший их к фальшивой идеализации действительности и превращавший их во многих отношениях в реакционеров. Славянофилы делали положительную ошибку считая, что Россия может изобрести какую–то новую форму гарантии человеческих прав сравнительно с западом, они не хотели признать справедливости требования: wer А sagt, muss auch В sagen, и этой своей несчастной ошибкой они больше всего скомпрометировали себя в глазах того нашего передового общества, которому были одинаково, как и им, дороги человеческие права, но которое справедливо искало их гарантий, опираясь не на романтические измышления, а исторические примеры Запада.

К сожалению, от славянофильской ограниченности и романтизма никогда не освободился вполне Влад. Соловьёв, политические воззрения которого оставляют желать очень многого относительно ясности и правильности. В общем он повторяет славянофильское учение со всеми его достоинствами и недостатками [204] (приправляя его еще собственной дурной и неосновательной схематизацией, знаменитой триадой: царь, первосвященник, пророк). Объясняя прискорбную слабость философа в этом пункте незаконченностью его политических воззрений и некоторой абстрактностью его натуры, а также традициями воспитания и обстановки молодости, с которыми он не успел окончательно порвать, мы не видим никакой органической связи между общим учением и политическими воззрениями философа, которые так любят истолковывать в свою пользу реакционеры, прикрывая его авторитетом собственные темные вожделения. Во всяком случае, для меня не подлежит никакому сомнению, что славянофильство как политическое миросозерцание умерло и никогда не воскреснет, оно должно быть в этом пункте восполнено учением западничества.

То же можно сказать и относительно экономического славянофильства — старого народничества, которое окончательно разложилось на наших глазах под напором исторических фактов, благодаря чему совершенно теперь исчезла ещё недавно столь острая антитеза между марксизмом и народничеством [205]. И о политическом, и об экономическом славянофильстве следует сказать: requiescant in pace.

Наряду с политическим романтизмом следует поставить вторую отрицательную черту старого славянофильства, его национальную исключительность, склонность к национальному самопревознесению насчет «гниющего» Запада. Этот национализм внес в славянофильство инородную прибавку, весьма любезную обскурантам и реакционерам, но компрометировавшую его в глазах благомыслящих людей. Оправдание славянофильству можно найти в крайностях западничества, но после того, как Соловьёв вскрыл всю ложь такого национализма и обнаружил действительное содержание национальной идеи, враждебное всякой исключительности, тратить много слов для борьбы с ней значит ломиться в открытую дверь.

Исконное славянофильское учение содержало в себе противоречивые элементы, и эти элементы, выделившись и обособляясь в дальнейшем развитии, определили два основных течения славянофильской мысли, его правое и левое крыло! Правое получилось чрез одностороннее развитие и усиление отрицательных элементов славянофильского миросозерцания. Национальная исключительность нашла себе теоретика в лице Данилевского, в его чрезвычайно интересном сочинении «Россия и Европа». Охранительные тенденции с наибольшей решительностью выражены К. Леонтьевым с его учением о «подмораживании» ради охранения. Наконец, первоначальный политический романтизм, освобожденный от всяких теоретических украшений и иллюзий и сведенный к культу грубой силы, сказал своё последнее слово в Каткове, этой «Немезиде славянофильства», и его эпигонах, утерявших окончательно право считаться представителями идейного течения и опустившихся до уровня добровольных литературных доносов и сыска. Соловьёв был нарочито призван обличить ложь этого вырождения славянофильства, ибо он стоял на общей с ним теоретической почве; нападение оказалось потому именно так действительно, что было произведено в известном смысле в собственном лагере. Критика, исходящая от западников, здесь не могла иметь такой убедительности, ибо она исходила бы из чуждой принципиальной точки зрения. Нужно было, не отрицая идеи национальности, показать, что известного рода патриотизм зоологичен и безнравственен, что христианская религия не мирится ни с проповедью международной ненависти, ни с проповедью обожествления государственной силы как таковой.