В первую очередь из этого обозрения следует, что у разрушения треугольника классического марксизма – политики, социальной науки и философии – неоднозначные последствия. В Северной Атлантике (весь остальной мир за исключением нескольких регионов в Индо-Латинской Америке не сильно отличается) марксистская политическая деятельность либо исчезла, либо стала полностью маргинальной; в лучшем случае, как это мог бы выразить симпатизирующий наблюдатель из Кералы, Трипуры или Западной Бенгалии, марксизм поставили на паузу. Социалистический горизонт, отчетливо ярко-красный еще три десятилетия тому назад, исчез.
Вместе с тем левая интеллектуальная креативность не пропала. Возможно, самые великие мгновения ее истории уже в прошлом: не только время Маркса и Энгельса, но также и Второго интернационала, от Каутского до Ленина; западного марксизма от Лукача до Грамши; восточного и южного марксизма от Мао до Мариатеги; даже более современные этапы Альтюссера, Бурдьё и их коллег со всего мира. Но сегодня в мире гораздо больше интеллектуальной левой продукции, чем это было, скажем, 50 лет назад. Левое поколение 1960-х, в особенности те, кто был радикально настроен еще до 1968 года, не сложило оружие. Ценность тематических изменений в дискурсе, о которой шла речь ранее, спорна, но эти изменения не выглядят как нечто, заслуживающее упрека. Существующее многообразие позиций вряд ли способно удовлетворить всех, но оно по меньшей мере включает точки, единые почти для всех левых.
Тем не менее поколенческий опыт имеет долгосрочные эффекты, и это позволяет поставить под сомнение критическую позицию автора. Его взгляды – это взгляды человека из поколения 1960‐х годов, который пишет о своих современниках, о своих товарищах или о бывших товарищах. Но что ждет впереди?
Капитализм продолжает порождать негодование. Преемственность XIX, XX и XXI веков сохранится как в сопротивлении, так и в критике. Будущие философы наверняка опубликуют новые прочтения Маркса. Противники и критики капитализма из XXI века вряд ли забудут социалистические и коммунистические идеи прошедших двух сотен лет. Но увидят ли они зарю другого будущего в тех же самых красных цветах, наверняка не известно. Возможно, это даже и неправдоподобно. Новые когорты антикапиталистических социологов обязательно придут, и многие будут читать Маркса, но сомнительно, что многие из них сочтут осмысленным называть себя марксистами. Классический марксистский треугольник был сломан, и не похоже, что он будет восстановлен.
Гибкость левых 1960‐х годов подводит важную историческую черту. Это было поколение, которое застало пик силы рабочего класса в условиях развитого капитализма и начало его упадка. Оно видело картины революции в 1968‐м, имплозию революционных надежд в 1989–1991 годах, перспективы, открывавшиеся в 1789 и 1917 годах. В этот же период оно пережило подлинные сексуальную и гендерную революции конца XX века. Это было поколение, которое прожило на высшей точке развития североатлантического капитализма и критиковало его; поколение, которое застало возвращение Восточной и Южной Азии на первые роли в мире.
Из-за случайных, частных причин – наличие пространства/времени и языковые ограничения – это обозрение ограничено рассмотрением регионов Северной Атлантики и Северной Америки. Это все еще то место, откуда взлетают наиболее смертоносные ракеты, но это уже не главный фронт, где капитализм XXI века столкнется со своим предназначением. Отсюда вытекает необычайная важность глобального теоретизирования и, даже больше, глобальных эмпирических исследований.
Новый радикальный
В современной ситуации
Библиография