От мира сего

— Идем вместе, — сказал Вершилов. — Сейчас возьму такси, довезу тебя и поеду в гостиницу спать…

— Приходи завтра, — сказала Жужа. — Сделаю гуляш по-венгерски, как ты любишь…

— В котором часу лучше прийти?

— В котором? — переспросила Жужа рассеянно, чувствовалось, что мысли ее были уже далеки от Вершилова, она уже была вся там, у себя в больнице. — Когда хочешь. Позвони сперва, или я позвоню…

— Хорошо, — ответил Вершилов. — Стало быть, созвонимся…

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

Когда в двенадцатую палату положили новенькую, Зои Ярославны не было в отделении, сидела на совещании у главного врача. Вернувшись в отделение, сперва побеседовала с сестрами, все ли ее указания выполнили, потом отправилась на кухню, проверить качество куриного супа; однажды во время дежурства она заставила повара вылить целый бак протертого овсяного супа; старик повар уверял, такого супа еще никогда и нигде не было, и все-таки, по настоянию Зои Ярославны, суп пришлось вылить. С того дня, несмотря на тихую ярость повара и его подручных, она не ленилась, регулярно посещала кухню и сама, независимо от дежурных, проверяла качество, вкус и количество положенной больным пищи.

Завидев ее еще издали, повар низко, даже чересчур низко поклонился ей.

— Матушка наша пожаловала, — сказал проникновенно. — Благодетельница, радетельница наша…

Если бы она не знала его достаточно хорошо, подумала бы: все это правда чистой воды, но старик повар славился на всю больницу ехидным, несговорчивым характером, кроме того, был невероятно обидчив, Вершилов даже как-то высказал предположение:

— Он вам, Зоя Ярославна, не простит вылитого супа…

— Отравит, не иначе? — усмехнулась Зоя Ярославна. — Ну и пусть отравит, все одно выживу!

— Что у нас нынче на обед? — невозмутимо, как бы не слыша его слов, спросила она повара.

— Куриный бульон, — ответил повар, любовно глядя на нее. — Бульон первый сорт, даже вы, красавица наша, останетесь довольными…

Зоя Ярославна, не обратив внимания на его нежный тон (до чего ласков сегодня, сил нет), зачерпнула разливательной ложкой немного бульона и еще одну ложку зачерпнула.

— Может, вам налить тарелочку? — по-прежнему ласково продолжал допрашивать повар. — Наверное, проголодались, красавица вы наша, шутка ли, день-деньской по этажам ножками топ да топ…

— А ну, хватит, — отрезала Зоя Ярославна. — Накормили меня своими красавицами по самое горлышко…

И, не сказав больше ни слова, повернулась к дверям. Что там ни говори, а старик знает свое дело, когда хочет — может из простого бревна нечто превосходное приготовить. Бульон и в самом деле был хорош…

Перед обедом она зашла в двенадцатую палату. Первым делом подошла к новенькой.

— Как дела? — спросила. — Успели освоиться?

— Вроде бы, — ответила больная: она была сравнительно молода, тридцать пять лет, но болезней нахватала, как говорится, с избытком: язва пищевода, диафрагмальная грыжа.

Бочкарева сказала:

— Осталось еще заработать опущение желудка, моя миленькая…

— Я вам не миленькая, — спокойно ответила больная. — Если хотите, зовите меня по имени-отчеству — Ариадна Алексеевна.

Зоя Ярославна присела на стул возле ее постели.

Ариадна Алексеевна работала художником-дизайнером.

Довольно высокая, хорошо сложенная, она сзади могла показаться юной девушкой, но стоило ей обернуться, в глаза сразу же бросались желтоватая кожа лица, усталый рот, морщинки возле губ. Выглядела она старше своих лет и знала об этом.

— Когда избавлюсь от своих хвороб, я сразу поправлюсь, — говорила. — Я быстро полнею и так же быстро худею. Стоит мне пополнеть, и я сразу же начинаю выглядеть на десяток лет моложе.

Она была иронична, бесспорно умна, наблюдательна. Умела заставить слушать себя, хотя и не старалась повысить голос.

— Боли замучили, — сказала Ариадна Алексеевна. — Особенно ночью. И когда только все это кончится?

— Всему приходит конец, — сказала Зоя Ярославна. — И вашим болям тоже наступит конец, мы вас подлечим здесь…

— Надеюсь, — нетерпеливо прервала ее Ариадна Алексеевна. — Все будет в порядке, выздоравливайте, больше не будете болеть — и так далее, и тому подобное… — Невесело усмехнулась. — Это все давно мне знакомо, поверьте, доктор, я все хорошо знаю и понимаю…

— Вот и хорошо, — невозмутимо проговорила Зоя Ярославна.

Подумала про себя:

«Видно, крепкий орешек и злюка, наверно, изрядная…»

Тут же оспорила себя с досадой. Как не совестно все-таки осуждать тяжело больного человека? И за что? За некую, вполне, к слову, допустимую иронию?

«Какая же я несправедливая, пристрастная баба, — мысленно обругала себя Зоя Ярославна. — Именно баба, а не врач!»

Но вслух постаралась со всей возможной доброжелательностью, терпеливо пояснить:

— Уверяю вас, врачи попусту словами не бросаются. Если вы верите врачу и, главное, хотите быть его союзником, иными словами, хотите выздороветь, это уже половина успеха.

— Почему не три четверти? — спросила Ариадна Алексеевна, внезапно щеки ее вспыхнули неровным, быстро погасшим румянцем, она негромко охнула, схватившись обеими руками за живот.

— Болит? — спросила Зоя Ярославна. — Вот именно сейчас? Здесь?