От мира сего

Володя был высокий, упитанный, с хорошо развитыми мускулами и выпуклой грудью.

— Какой Володя? Вареников? — Юля пренебрежительно усмехнулась: — Вот еще! Что в нем хорошего?

Витя обрадовался: стало быть, Володя ему не соперник, однако врожденная порядочность одержала верх.

— В нем много хорошего, он, например, умный, а как он считает! Он может в уме сложить самые огромные цифры и немедленно получить результат — и всегда самый верный!

Но Юлю Витины слова не убедили.

— Умеет сложить? — повторила она. — Это он может — сложить, чтобы грести под себя, чтобы все себе зацапать, на это он скор…

Много лет спустя, когда они стали вполне взрослыми и снова встретились, уже работая в одной больнице, эти слова не раз вспоминались Вершилову.

Собственно, он и тогда, в те годы, в какой-то мере знал цену своему приятелю. Знал, что тот жаден, не по годам мелочен, недаром в классе многие звали Володю «скупердяй» и «скаред». Знал, что Володя во всех ищет что-нибудь дурное или смешное, во всяком случае непривлекательное.

О своем отце, таком же раскормленном и розовощеком, как и сын, он говорил с откровенной насмешкой:

— Батя у нас пожрать — первый человек! Душу отдаст за хороший харч…

Витя, уважавший своего отца, считавший, что лучше его родителей нет никого на свете, непритворно удивлялся:

— Как ты можешь так говорить об отце?

— А что? — так же удивлялся Володя. — Я же говорю чистую правду. Что же в том такого?

Витя был мастеровит, умел все делать, за что бы ни взялся, иные жильцы дома просили его кто починить радиоприемник, кто вставить стекло, а то стекольщика не дозовешься, кто специально приходил за ним, чтобы проверил электропроводку в квартире, он никому не отказывал.

Володя пожимал плечами.

— Чудак человек, зачем тебе все это?

— Как — зачем? Но ведь просят же, — отвечал Витя.

Володя язвительно усмехался:

— Просят! А если тебя попросят без штанов по улице Горького пробежаться, тогда тоже согласишься? Ведь просят же…

— А что в том такого? — спрашивал Витя. — Мне же не трудно вставить стекло или проверить проводку.

— Не трудно, — повторял Володя с иронией. — Теряешь зря время — и ничего взамен. Только спасибочки — и дело с концом.

Тоненьким голосом, очевидно подражая кому-то, известному ему, Володя выводил:

— Спасибо! Большое спасибо! Спасибочки за все…

Как-то, когда Володя в очередной раз на все корки честил его за то, что он всем все подряд делает и ничего за это не получает, Витя в сердцах спросил:

— Да что я, шабашник какой-то? Что я должен получать? Деньги?

— Почему нет? — сказал Володя. — Конечно, деньги, а если уж не деньги, то что-нибудь такое, весомое, в общем, услуга за услугу…

И добавил поучительно:

— Надо уметь отказывать, понял? А то на тебе скоро воду начнут возить.

— Пусть, — Витя беспечно махнул рукой. — Пусть возят. Я выдержу.

Должно быть, они наверняка бы раздружились, продолжай оба жить в одном доме, уж очень были разные, и семьи у них тоже отличались друг от друга. Витин отец был бескорыстный, на редкость непрактичный. «Типичный неудачник, — говорил о нем Володя, само собой за глаза, когда Витя не слышал. — Из породы тех самых работяг, которые не умеют жить…»

Зато Володин отец был не промах, сам Володя оценивал его по достоинству:

— Бате пальца в рот не клади, глядишь, улыбнется нежно и тут же палец отхватит…

Угодливый, со всеми льстиво ласковый, его отец умел добиваться всего, чего ему хотелось. Рос по служебной лестнице, ступенька за ступенькой, и, наверное, стал бы директором треста или начальником управления, если бы не случай, который, как оно порой бывает, неожиданно подсек его на ходу.

Однажды его заместителя поймали на неблаговидном поступке — оформил на подшефном их учреждению заводе свою жену в заводоуправление. Но жена там не работала, лишь два раза в месяц являлась за зарплатой. Да и сам он был так же оформлен в двух местах, повсюду получая зарплату.

Всю эту панаму разоблачили, и тогда заместитель, перейдя от обороны к наступлению, сказал:

— А мой начальник и почище того делает — и все ему с рук сходит…

Оба попали под суд. Но это все случилось уже тогда, когда Володя переехал в другой район, а Витя остался на старом месте, в Варсонофьевском переулке.

Должно быть, и в самом деле их дружба держалась только на чисто территориальной основе: как только Володя переехал, они перестали встречаться. И ничего не слыхали, не ведали друг о друге, словно никогда до того не дружили.

Так бывает иной раз в жизни.

Когда они, после многих лет, встретились однажды снова, Вареников радостно улыбнулся:

— Витя? Неужто ты, дружище?

Недаром сын Вареникова называл подчас отца артистом. Вареников умел сыграть роль доброго рубахи-парня, открытой души, всем нараспашку.

— Как я счастлив, — продолжал Вареников, оглядывая Вершилова со всех сторон. — Представь, я даже и в мыслях не мог себе представить, что завотделением Вершилов, к которому я иду нынче для серьезного разговора, и есть тот самый старинный друг Витька, Витюшка, Витяй мой дорогой!

Он обнимал его, прижимал к выпуклой и мощной груди, опять оглядывал и повторял: