От монстра к монстру (СИ)

Годфри быстро оттесняет Лавр-Янссен в какой-то темный переулок и целует, нежно и аккуратно, боясь, что это сладкое мгновение, которое он так ждал, быстро исчезнет. Он знал, что быть мужчиной трудно. Еще труднее сдерживать своего хищника, когда мысли заставляют тебя вернуться в первобытное состояние, и велят тебе взять желаемое, но ты держишься, как только можешь. До последнего.

На краю, на острие стального клинка, на грани, за которой скрывается вечная полночь. Больше не существует «хорошо» и «плохо». Есть только он. Его голос, проникающий под кожу. Его взгляд, лишающий гордости. Его прикосновения, дарующие боль и наслаждение.

Он умирает. Задыхается в собственных чувствах, непривычных и пугающих. Тонет где-то в собственной грязной душе и пытается схватить кого-то, чтобы его вытащили из этого омута, иначе он затащит всех с собою. В собственный пустой ад.

☩ ☨ ☦ ✙ ✚ ✛ ✜ ✝ ✞ ✠ † ┿

Талия нервничает.

Ладно, если быть честными, у Талии пиздецки быстро сдают нервы. Потому что ублюдок откладывал этот пикник, по каким-то неизвестным причинам, и они оказались вдали от города только через три дня ― ночь Троицы была уже завтра, и Талия ощущала себя очень плохо. У нее начинался мандраж ― слух обострился, и любой громкий звук раздражал ее, еда без соли казалось омерзительной. Да что там еда, Лавр-Янссен казалось омерзительной даже простая вода.

С ее русалочьими «проблемами» все происходило очень тяжело. Начиналось все это в Пасху, и длилось пятьдесят дней. Первые две недели мало чем отличались ― первые четырнадцать дней ― мало чем отличались от обычных. Талия начинала больше пить воды, больше времени проводила в душе, да и любые контакты с водой старалась продлить ― даже в бассейн ходила. Без долгого питья ей начинало казаться, что она вот-вот иссохнет и умрет.

Следующая неделя ― двадцать один день ― начиналась с острой потребности в соленой пищи. Талия могла разводить целые пачки соли в воде, а еда начинала казаться отвратительной. С этой недели и до конца Талия почти не ела сладкого, потому что любой десерт заставлял ее выворачивать организм на изнанку. Талия даже прогуливала школу, чтобы подольше проводить время в бассейне ― там был сильный запах хлорки, и это немного облегчало потребность в соли.

Ад начинался на двадцать восьмой день ― начало четвертой недели и до самого конца шестой. Начинали отниматься ноги, и встать с кровати казалось невозможным, а без воды Талия буквально иссыхала. Теперь ― уже в прямом смысле. Кожа начинала шелушиться, кое-где прорезались чешуйки, и это было пиздецки больно. Ног иногда Талия могла просто не чувствовать, и провести целый день, прикованная к кровати ― когда об этом узнал Роман, стало намного легче. Начинали прорезаться жабры на шее и это было еще больнее, чем чешуя. Талия кричала от этой боли, потому что создавалось стойкое ощущение, что ее режут.

В эти же недели глаза начинали покрываться какой-то пленкой, которая мешала хорошо видеть. В воде она была полезна, но сейчас ужасно мешала, глаза жгло, и Талия ― если бы не Роман ― точно бы их себе выцарапала. Болезненно прорастали перепонки между пальцами и прорезь клыков. Раздражали солнечные лучи. И на общей картине терялось то, как отпадают ногти, уступая место длинным когтям.

Ужас заканчивался только на сорок второй день ― Талия просыпалась обычным человеком. Все ужасы прошедших недель не имели отражения, разве что ходить было немного тяжело. Пленка на глазах оседала, позволяя прекрасно видеть в темноте и под водой. И вроде, все прекрасно, но теперь хотелось не просто соленой воды ― хотелось крови. Улучшенный слух слышал, как она бурлит в венах, причем именно так ― как звук воды, водопада, или источника, Талия слышала циркулирующую кровать. Клыки пытались прорезаться вновь, но девушка упорно не поддавалась своим инстинктам.

Хотя не отрицала, что была монстром.

В ночь на последний ― пятидесятый день ― Талия оказывалась в любом водоеме. Однажды она решила попробовать с бассейном ― ее застал охранник, и она убила его до того, как Роман успел найти свою девушку. На следующий день она узнала страшный приговор Прайса.

Когда Талия ныряла в воду, больно становилась сразу и везде ― она кричала под водой, видела все вокруг окрашенным в красный, потому что возвращалось все, что она испытала на пятой и шестой недели. И даже ― хуже. Ноги словно срастались вместе, а прорастающая чешуя была похожа на вонзающиеся насквозь иглы. Талия просто опускалась на самое дно от болевого шока, и всплывала, когда переставала чувствовать себя фаршем, прогонным через мясорубку.

Как правило, на следующее утро Талия просыпалась уже на берегу, ноги ее были в крови и порезах. Холодно не бывало никогда. Для того, чтобы прийти в себя нужно было еще около двух дней.

В начале последней недели Талия могла контролировать жажду крови. Сейчас же она смотрела на шею Давида тяжело дыша, приоткрыв рот. Зрачки ее расширились, а зубы болели ― резались клыки. Впрочем, Эрденко воспринял это по-своему.

Скоро ублюдок будет мертв.