В отличие от предыдущих записей, написанных красивым ровным почерком, эти две явно показывали состояние Лили в тот момент: корявые, неровные буквы, иногда подскакивающие немного наверх - рука его мамы сильно дрожала, боясь выводить эти роковые слова; в некоторых местах - расплывчатые пятна, от чего становилось не совсем понятно, что написано. Если Гарри было больно читать, так каково же было тогда его маме… Он и не знал, что у Лили были мысли о том, чтобы избавиться от него, своего собственного ребенка… избавиться, чтобы спасти. И, обдумывая этот момент, Гарри честно признавался себе в том, что ни капли не корит маму за это. Да, черт побери, он даже не знал, правильно ли она поступила, сохранив ему жизнь! Он ведь порой и сам в этом сомневался.
Гарри быстро перевернул лист, чтобы больше не видеть этих слов, которые когтями рвали его изнутри, и принялся читать дальше. Теперь шли записи о том, как его родители проводили свое счастливое время, свободное от войны хоть на несколько дней. Он с жадностью вчитывался в слова, улыбаясь некоторым маминым шуткам, которыми она, наверное, пыталась отвлечь саму себя от мыслей о будущем. В этот момент он был там, рядом с ними: смотрел, как отец, смеясь, хватает маму на руки и кружится вместе с ней, а она смеется… и он слышал ее смех; так звенят колокольчики на рассвете. Он видел, как они стоят у прилавка магазина и, держась за руки, рассматривают плюшевые игрушки, показывая на каждую пальцем, словно маленькие дети. Наверное, покупали для него… Он вместе с ними лежал на траве и разглядывал плывущие по небу белоснежные облака, жмурясь от яркого, слепящего глаза июньского солнца. И он вместе с ними выбирал себе имя…