От ненависти до любви

Я напоила жеребца и присела на корточки, чтобы осмотреть бабки. Правая была забинтована, я ощутила запах дегтя. Я провела коня по двору, он не хромал, это обрадовало. Предстояло одолеть тридцать километров по глухой тайге. А это – серьезное испытание, если нога не залечена. Воронок уже тянул голову в сторону ворот. Я вскочила в седло, выехала со двора и привязала коня за уздечку к палисаднику. Под седлом Воронок тоже вел себя нормально. Я совсем успокоилась и мысленно поблагодарила Шихана. Это у него в крови: ни за что не поставит лошадь в стойло, пока не осмотрит с головы до ног. А я вот, каюсь, забывала!

Процедура закрывания ворот изнутри и преодоление забора в обратную сторону заняла минут десять. И тут снова появилась баба Нюра с небольшим «сидором» в руках.

– Возьми, – протянула она мешок. – Я тут сальца копченого положила да каравай. Утром испекла. Да баклажку с молоком! Перекусишь в дороге, а то путь, чай, не близкий!

– Спасибо, баба Нюра, – сказала я проникновенно. – Честно, сама бы не догадалась!

Я приторочила мешок к седлу, вскочила на коня и, бросив на ходу: «Ладно, до встречи!» – направила Воронка к опорному пункту.

Собралась я, как полагается, быстро. Переоделась в камуфляж, вместо кроссовок надела высокие ботинки на толстой подошве. Наученная горьким опытом, прихватила теплую куртку, в который раз похвалив себя за предусмотрительность. Если б я не хранила форму в опорном пункте, она бы тоже сгорела. А отправляться в тайгу в спортивном костюме я бы уже не осмелилась.

На этот раз я решила взять с собой карабин. Обычно обхожусь пистолетом, не было случая, чтобы кто-то напал на меня в тайге, да и встреч с диким зверем благополучно удавалось избегать. Все же лет пять назад я получила охотничий билет и купила карабин «Сайга», тот, что создан на базе автомата Калашникова и внешне сильно его напоминает. Купила по совету Шихана. «В тайге нельзя без карабина! Всякое случиться может. А твой пистолет – пукалка супротив медведя!» Вот и уговорил. Интуиция подсказывала, что история с исчезновением Кости намного серьезнее, чем я предполагала.

* * *

Чтобы сократить путь, я направилась к метеостанции напрямик через увалы.

Тропа вилась сквозь густой ельник. Седые лохмы лишайника на хвойных лапах висели неподвижно, лужи отсвечивали оловом. Здесь всегда было сумрачно и зябко даже в жару. Воронок привычно лавировал между лужами и камнями, переступал через поваленные стволы, лишь иногда отвлекался, хватал на ходу мягкими губами молодую траву на редких, подступивших к тропе полянках.

Я его не торопила. При любом раскладе я выгадывала пару часов, к вечеру все равно доберусь. Несмотря на неприятности, я чувствовала себя намного бодрее, чем накануне. Лишь воспоминания о Замятине вызывали гадливое чувство. Меня тошнило от мысли, что придется с ним объясниться, а значит, снова ворошить то, что произошло между нами. Честно сказать, я боялась. Снова придется страдать, ведь, что ни говори, я почти влюбилась в него. И вновь испытать разочарование?

С Замятиным будущего у меня не было. Наверняка он будет потрясен не меньше. И все же на любви я однозначно поставила крест. Окончательно и бесповоротно. Не стоит травить душу, распалять себя пустыми страданиями, маяться и переживать.

Я вздохнула и спешилась. Начинался самый крутой участок тропы, и я пошла пешком, чтобы не нагружать больную ногу жеребца. Я вела его под уздцы и думала о том, что же на самом деле произошло на метеостанции. Бабе Нюре я не слишком поверила. Я своими глазами видела, как Костя передвигался по дому в коляске, как отец сносил его на руках с крыльца, чтобы мальчик подышал свежим воздухом. Он ведь не мог самостоятельно даже стоять на ногах. Но был очень сообразительным ребенком: хорошо учился, и руки у него, не в пример ногам, работали отлично. Он всегда прекрасно рисовал, лепил. Да и заниматься с ним одно удовольствие! Учился он на пятерки, порой ставил меня в тупик вопросами. Это я посоветовала родителям купить ему компьютер. Он освоил его самостоятельно, а когда появилась возможность выходить в Интернет через спутник, счастью Кости не было предела. Затем вдруг он начал писать стихи, надо сказать, не по-детски серьезные, а его рассказы вообще удивляли меня и глубиной, и легкостью слога, и взрослым осмыслением жизни. Так что мои представления о больных церебральным параличом существенно изменились.

Костик не воспринимался как инвалид, может, потому, что заболел недавно, в семилетнем возрасте. Странно как-то, ни с того ни с сего… Как рассказывали его родители, он сидел возле раскрытого окна, когда в дом при абсолютно ясной погоде влетела шаровая молния. Сварились цветы на окнах, перегорел утюг… Костик, говорят, даже не испугался. Молния вылетела в дверь и исчезла. Но на его руке осталось красное пятно, как от ожога, хотя и отец, и мать клялись в один голос, что молния пролетела мимо, метрах в трех от мальчика. Со стула он уже не смог встать. И пятно осталось. Я видела его собственными глазами. Небольшое, размером с рублевую монету, с четко очерченными краями…