Какой кадровый голод обрушился на «Эхо Москвы», нам не разъяснили, а фраза про непростую финансовую ситуацию означала лишь то, что работать в радиоэфире мы должны были бесплатно. Почему мы согласились? Не знаю. Сегодня я не могу ответить на этот вопрос. Я уже несколько месяцев приезжал на работу в состоянии, которое описывается словами «ноги не несут». Я пересиливал себя, отправляясь каждый день на «Эхо ТВ». Юлька чувствовала себя точно так же. Возможно, появление в эфире на радио казалось нам последним шансом работать в буквальном смысле вместе. В телекомпании нас уже развели в разные стороны. И почему-то мне кажется, что многие наши, так сказать, коллеги были бы не прочь развести нас и вне работы. Поэтому мы стиснули зубы, сжали кулаки и начали выходить в эфир с программой «Дневной разворот». Раз в неделю. Это произошло уже в самом конце 2006 года. А в самом начале 2007-го получилось так, что наша «как бы» помощь «Эху Москвы» стала реальной. Произошло это из-за смерти Андрея Черкизова, который вел на радио еженедельную программу под названием «Кухня Андрея Черкизова». Час воскресного эфира оказался пустым, и тогда мы с Юлькой по просьбе Венедиктова заняли и его. Венедиктов не стал делать кальку с программы Андрея, а возродил один из прежних проектов «Эха», «Одну семью времен Владимира Путина». Вот эти встречи с простыми жителями Москвы мы с Юлькой и стали проводить на «Кухне Андрея Черкизова». И делали это почти год, до момента моего увольнения.
Должен сказать, что если над предложением вообще работать в эфире «Эха Москвы» мы еще как-то думали, то просьбу продолжить программу Андрея, пусть и в измененном виде, приняли сразу. Потому что нам казалось справедливым то, что его имя продолжит появляться в эфире «Эха». Даже заставка программы осталась прежней: было слышно, как некий мужчина смачно выпускает сигаретный дым, а потом прихлебывает из чашки то ли чай, то ли кофе. И ни у кого не возникало никаких сомнений, что это делал Андрей Черкизов.
Радиоэфир тоже требует подготовки
Он был удивительным человеком, ярким, страстным и глубоко несчастным. Вся его жизнь, хотя я близко общался с Черкизовым только в его последние годы, была сплошным эпатажем. Это могло выражаться во внешнем виде – Андрей мог ходить в своей засаленной жилетке и шортах до глубокой осени. Это могло выражаться в его бравировании собственными сексуальными пристрастиями, в чрезмерном увлечении алкоголем и сигаретами, да в чем угодно! Однажды, когда мы большой компанией приехали в Израиль, Черкизов остановился отдельно от нас. Он арендовал машину и периодически присоединялся к общим собраниям, проводя остальное время по своему плану. И вот мы все стояли на углу гостиницы Dan и ждали Андрея, которого все не было и не было. В какой-то момент наше внимание привлек трехэтажный мат, раздававшийся из автомобиля, медленно приближавшегося к отелю по встречной полосе! Оказалось, что Черкизов немного запутался в дорожных знаках, проскочил въезд на парковку перед гостиницей и вырулил совсем на другую дорожку. Что его, впрочем, не смутило. Высунувшись из окна, он уверенно, я бы сказал, безапелляционно выговаривал всем остальным водителям, что он о них думает. Те настолько терялись, что старались как можно быстрее прижаться к бордюру и пропустить этого страшного бородатого человека, почему-то не признающего никаких правил дорожного движения.
В последние годы жизни Андрей выглядел очень уставшим. Он ведь умер в пятьдесят два, хотя всегда казался намного старше своего возраста. Причиной смерти стал инфаркт, что, к сожалению, было вполне логичным при его образе жизни. Мне иногда казалось, что единственная вещь, которая Черкизова никогда не интересовала, – это его собственное здоровье. Вот работа его интересовала. Беспокоила и мучила. Он устал от отсутствия перемен в своей работе, так я думаю сейчас. И не могу избавиться от чувства вины.
Много лет делая для «Эха Москвы» злободневную «Реплику», после создания «Эхо ТВ» Андрей стал записывать для нас и телевизионную версию этой короткой программы. Но короткая – не значит простая. В какой-то момент Черкизов начал откровенно халтурить. В его «Реплике» уже не было самого Черкизова, его авторского мнения. Он долго пересказывал содержание той или иной новости, и лишь в конце скупо обозначал свою позицию. Я несколько раз просил Андрея обратить на это внимание. Он вяло соглашался, но потом все повторялось снова. Я вынужден был обратиться к Венедиктову, потому что Андрей оставался его сотрудником, хотя ответственность за качество телепрограммы нес я. Венедиктов снял Андрея с эфира. И сегодня я не могу не думать о том, как Черкизов перенес это решение. Возможно, его-то он и не перенес?