От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

Так закончился мой роман с либеральной тусовкой, пытавшейся впихнуть меня в свое «прокрустово ложе». Сейчас это выглядит смешно, потому что лживый либерализм моих коллег, основанный на самом деле исключительно на беспокойстве о собственном финансовом благополучии, тогда был продемонстрирован во всей красе. «Кто не с нами, тот против нас!» Некоторые считают это выражение ложной дилеммой, но в моем случае все сработало именно так. Я не просто ушел с RTVi, я обрек себя на пребывание в вакууме, потому что снова стал «нерукопожатным» для господ либералов. Я посмел отвергнуть правила, навязываемые мне первыми лицами нашей политической оппозиции и их говорящими головами. За такое своеволие меня следовало демонстративно наказать. Ибо «свобода», «воля», «права» – все эти термины трактовались моими бывшими коллегами исключительно в свою пользу!

Я отправился в автономное плавание. Правда, у меня не было ни корабля, ни запасов продовольствия, ни навигационных приборов. Только понимание того, что я не имею права утонуть, потому что потяну за собой своих родных. И я поплыл…

Часть 7. Автономное плавание

Глава 39

Время от времени Гусинский в воспитательных целях пугал нас, повторяя, что в случае ухода с RTVi никто из сотрудников никогда больше не получит такой работы. Он был прав. Очень многие из моих бывших подчиненных, которые сейчас, правда, чаще общаются с Юлей, чем со мной, говорят ей, что «Эхо ТВ» было лучшим периодом в их профессиональной жизни. Как однажды написал талантливейший Роман Супер, «бывают такие начальники, с которыми хочется выпить и поговорить. Норкин был таким начальником». Вряд ли эти слова следует воспринимать как комплимент. Я был плохим начальником, потому что не смог защитить свое дело. И следовательно, не смог защитить ни своих людей, ни самого себя. Но воспоминания о том, как нам всем замечательно работалось на «Эхо ТВ», – это лирика, а Гусинский оказался прав не только в этом, ностальгическом смысле.

Он говорил о возможности работать вообще. Не о хорошей работе или плохой, не о высокооплачиваемой, тяжелой, неинтересной, утомительной, опасной, грязной, – он говорил, что мы просто не получим работу. Нигде. Никакую. Я не верил в эти его слова, пока не прочувствовал их смысл на собственной шкуре.

Сразу после разговора с Киселевым и передачи дел я вместе с женой приехал к Венедиктову. Повод для разговора был прост: мы работали на «Эхе Москвы» бесплатно, потому что получали зарплату на «Эхо ТВ». Теперь мы лишились этой зарплаты, поэтому хотели узнать, может ли радиостанция оплачивать нам наш труд? «Нет, не может!» – ответил нам Леша. По его словам, в бюджете радиостанции на конец 2007-го и весь 2008 год уже не осталось свободных ставок, поэтому нам придется искать работу в каком-то другом месте. Впрочем, с его слов выходило, что зеленый огонек запасного выхода все еще мерцал где-то поблизости. Нужно было только сделать правильные шаги в его направлении. Не особенно стесняясь в выражениях, главный редактор «Эха Москвы» дал нам понять, что мы сможем вернуться в эфир радиостанции – на бесплатной основе! – если я найду дополнительную работу в «правильном СМИ».

Степень «правильности» той или иной редакции должен был определять сам Венедиктов и Владимир Гусинский. Это стало ответом на соответствующий вопрос, который я задал. Например, «Первый канал» или НТВ были, безусловно, неправильными, а вот «Пятый» – относительно подходящим. На несколько наивную реплику Юли, как же можно так поступать с нами, Венедиктов покачал своей гривой и задал встречный вопрос: «А ты знаешь, сколько у меня Сорокина получает?»[59] Мы, естественно, не знали. Венедиктов назвал какую-то совершенно смехотворную цифру. «Ну так мы же не молодеем, дорогая моя!» – пояснил он моей жене.

Венедиктов сообщил нам, что «Володя очень обижен». Я фыркнул. Гусинский обиделся на меня? Он ждет моих извинений? А за что мне следовало извиняться? Венедиктов говорил мне, что я не прав и мне необходимо все как следует обдумать. Я возражал, что уже обдумал все очень хорошо и именно поэтому не собираюсь делать того, чего от меня ждет обидевшийся Гусинский, Малашенко или кто-либо еще. Через несколько дней Юльку, которая все еще юридически оставалась сотрудницей телекомпании, пригласил на разговор Федутинов. Юрий Юрьевич долго объяснял моей жене, что я должен покаяться и тогда меня простят, вернут «в семью» и снова будут платить большие-большие деньги. «Гусинский готов ждать месяца два-три», – сказал ЮЮФ. «Почему именно столько? – спросила моя жена. – Вы думаете, что сейчас Норкин выпендривается, а когда у него закончатся деньги, он приползет к вам на коленях вымаливать прощение?» Федутинов нехотя согласился с тем, что Юлькина версия абсолютно точна. Гусинский все еще считал, что я «сорвался» и скоро отсутствие ежемесячного денежного довольствия промоет мне мозги. «Видно, плохо вы знаете Норкина, Юрий Юрьевич!» – ответила Юля и попросила передать, что ждать «нашего раскаяния» два, три или пять месяцев – дело бессмысленное.