От НТВ до НТВ. Тайные смыслы телевидения. Моя информационная война

А думаю я следующее. На мой взгляд, телеканал «Дождь» сделал нечто настолько мерзкое и отвратительное, что сравнить это можно только с преступлением. Проблема в том, что оно не выражено физическим действием. «Дождь» не разрушил памятник погибшим, не украл у ветеранов боевые награды, ничего такого! Просто – «некорректно сформулировал вопрос».

В либерально настроенной части общества принято весело смеяться или хотя бы устно иронизировать по поводу выражения Владимира Путина про «дефицит духовных скреп: милосердия, сочувствия, сострадания друг другу, поддержки и взаимопомощи». А что не так? В нашей стране, в ее истории, очень мало событий, которые объединяли бы всех живущих в ней людей, всех граждан России.

Может быть, Великая Отечественная война – единственное такое событие. И потому, исходя из перечисленных выше чувств «милосердия, сочувствия, сострадания», любой человек должен ясно осознавать: есть вещи, которые делать нельзя. Никогда, ни при каких обстоятельствах. Есть слова, которые произносить нельзя! И журналисты, если они журналисты, конечно, должны помнить это в первую очередь!

Редактор нового издания «Блокадной книги» Наталия Соколовская сказала: «Боже мой! Сейчас слушаю по «Эху» руководство «Дождя»! Я не хочу, чтобы их закрывали, упаси Бог! Но они ничего не поняли! Ничего! Если предположить, что мы единомышленники, то какая же пропасть нас разделяет! Они вообще не поняли, в чем дело!»

Попробую объяснить. Уже неделю все, кому не лень, советуют друг другу прочитать «Блокадную книгу». Судя по тому, что накал дискуссии никак не спадает, удосужиться последовать этому совету смогли далеко не все. Приведу один фрагмент, который находится почти в самом начале книги, долго искать не придется. Фрагмент большой, но в нем каждое слово стоит на своем месте, потому что авторы думали, куда это слово поставить, с какими другими словами его собрать в предложения, чтобы избежать «некорректности». Так вот:

«В западной литературе мы встретились с рассуждением уже иным, где не было недоумения, не было ни боли, ни искренности, а сквозило скорее самооправдание капитулянтов, мстительная попытка перелицевать бездействие в доблесть… Они сочувственным тоном вопрошают: нужны ли были такие муки безмерные, страдания и жертвы подобные? Оправданы ли они военными и прочими выигрышами? Человечно ли это по отношению к своему населению? Вот Париж объявили же открытым городом… И другие столицы, капитулировав, уцелели. А потом фашизму сломали хребет, он все равно был побежден – в свой срок…

Мотив этот, спор такой звучит напрямую или скрыто в работах, книгах, статьях некоторых западных авторов. Как же это цинично и неблагодарно! Если бы они честно хотя бы собственную логику доводили до конца: а не потому ли сегодня человечество наслаждается красотами и богатствами архитектурными, историческими ценностями Парижа и Праги, Афин и Будапешта, да и многими иными сокровищами культуры, и не потому ли существует наша европейская цивилизация с ее университетами, библиотеками, галереями и не наступило бездонное безвременье «тысячелетнего рейха», что кто-то себя жалел меньше, чем другие, кто-то свои города, свои столицы и не столицы защищал до последнего в смертном бою, спасая завтрашний день всех людей?.. И Париж для французов, да и для человечества спасен был здесь – в пылающем Сталинграде, в Ленинграде, день и ночь обстреливаемом, спасен был под Москвой… Той самой мукой и стойкостью спасен был, о которых повествуют ленинградцы.