От Олимпии до Ниневии во времена Гомера

Гомер упоминает о флейте и свирели только в рассказе о лагере троянцев. Предубеждение против этих инструментов укоренилось у греков, что ясно проступает в рассказе о «музыкальном» соревновании Марсия и Аполлона. Третейский судья, Мидас, который по мнению греков, принял несправедливое решение, был наказан за это ослиными ушами. Мидас — это хорошо нам известный фригиец Мита из земли мусков, который воздвиг богине Кибеле (у хеттов ее называли Купапа) знаменитый храм в Пессинунте. В мифе о том, как изобретательница флейты Афина отшвырнула ее от себя, содержится доля истины. Дело в том, что в культе Кибелы флейта бесспорно играет двусмысленную, возбуждающую роль. Девственная Афина, вероятно, отбросила флейту не столько потому, что та искажала черты ее лица (суетность вовсе не была свойственна архаическим богиням), сколько потому, что испытывала отвращение к оргиастическому воздействию этого инструмента.

Приам после смерти Гектора ругает бранными словами оставшихся в живых развращенных, как он полагает, сыновей:

Эти лгуны, плясуны, герои в делах хороводных,
Воры, расхитчики коз молодых и ягняток народных.

(Илиада, XXIV, 263 сл.)

Маловероятно, чтобы царские сыновья обманывали и воровали. При этом интересно, что речь идет не об овцах и козах, а о ягнятах и молодых козах. По-видимому, обман царевичей связан с каким-то оргиастическим культом, подобным оргиям в честь Диониса, когда молодых животных раздирали живьем на части.

В конце VIII в. до н. э. Мита перенес свою деятельность в Киликию, где он совершал рискованные захваты городов, которые затем ассирийские полководцы отвоевывали и возвращали киликийским владельцам. Мита взял в плен, как мы уже рассказывали, послов урартского царя Русы и вмешивался в дела далеко отстоящего от его родины Кархемыша. Его сложная политика не только говорит о твердом характере Миты, но и дает нам представление о том, что он, несмотря на явные связи с ионийскими городами, рвался также к Восточному Средиземноморью в Киликию. А там в это время находился центр мировых событий. Поэтому нет ничего удивительного, что в столице Миты — Гордии были найдены такие же табальские бронзовые сосуды, как в Урарту и в этрусских гробницах Южной Италии.

К сожалению, мы до сих пор ничего не знаем о музыкальных инструментах урартов. Известно лишь, что там наряду с военным богом Халди был еще и «юноша Халди», которому — и только ему — приносили в жертву ягнят. По-видимому, это то же божество, что и хеттский юный бог. Однако происхождение оргиастического элемента в культе этого бога из Урарту и заимствование его Фригией пока еще не доказано.

Религия

Для интересующего нас времени характерно удивительное смешение как тех народов, которые почитали племенные божества, так и тех, которые чтили божества природы. Последние едины у всех народов, хотя по предпочтению, которое отдается тому или иному божеству, можно судить об экономических условиях древнейшей эпохи. В основном почитали три божества: астрального (семитического Эля) бога-отца, затем божество грозы (семитического Ваала), который тоже был связан с небом, но только не с созвездиями, а с облаками, и, наконец, богиню-мать с сыном (которого подчас воспринимали как бога грозы). Племенные божества иногда происходили из природных или, во всяком случае, рядились в их одежды. Например, согласно некоторым верованиям, Ягве возлежит на облаках, а Зевса называют «тучегонителем» или «метателем молний». Бывают, однако, и такие случаи, когда племенной бог не имеет никакого отношения к природным явлениям (Ашшур или урартский Халди). С течением времени племенные боги все больше теряют свои конкретные образы и начинают притязать на внеплеменное всеобщее значение. Начиная с Ашшура цари используют это в своих чисто политических целях. У ассирийцев такие претензии носят еще завуалированный, скорее «теоретический» характер, ибо свои грабительские войны они никак не могли выдавать за религиозные.

Во время военных действий участие племенного божества символизировалось тем, что впереди войска несли условное изображение бога, чаще всего в виде штандарта. Впоследствии подобный символический смысл, который придавали богу, стал распространяться повсеместно. У израильтян такой переход завершился сравнительно рано: об этом свидетельствует замена неудобного для переноса ковчега легкой повозкой для штандартов. Причем израильтяне в этом отношении были не одиноки. Ассирия хотя и несколько позже, но не менее решительно перешла к почитанию штандартов и символов. Появление изображения божества, стреляющего из лука на фоне крылатого солнца, было лишь поздним компромиссом. Возможно, здесь сыграли известную роль обычаи арамеев. Бросается, например, в глаза, что Ахаз, выехавший навстречу Тиглат-Паласару в Дамаск, приказывает построить к своему возвращению алтарь по типу дамасского: