«От ордена осталось только имя...». Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике

Ливонские ландесгерры (см. ниже) считались князьями Священной Римской империи, имели право участвовать в рейхстагах. Основатель Риги Альберт в 1207 г. получил от короля Филиппа Швабского права на владение и управление Ливонией как имперским леном. В 1225 г. рижские архиепископы были возведены в ранг имперских князей, в 1232 г. император Фридрих II Штауфен издал жалованную грамоту, что принимает орден меченосцев под «защиту и охрану империи». Рижское архиепископство неоднократно получало специальные привилегии от императора.[30] Ливония должна была платить имперские налоги, например, Gemeiner Pfenning в 1495 г., сборы на борьбу с турками (хотя платила далеко не всегда). Но при всем при этом в официальную номенклатуру земель империи Ливония не входила. Ее принадлежность к ним вплоть до 1530 г. не была оформлена юридически.

Сама же Ливония соотносила себя с немецкоязычным культурным пространством. Она дорожила и своими торговыми контактами с германскими городами, и происхождением своей государственности со времен Фридриха Штауфена. Связь с империей выражалась и в том, что именно из ее земель происходило пополнение Немецкого ордена. Да и многие ливонские знатные фамилии были связаны родством с рыцарством Вестфалии, Рейнских земель, Нижней Саксонии и Мекленбурга.

Но главным интегрирующим фактором был язык. Жители Европы от Рейна и Эльбы до Западной Двины и Наровы говорили на смешанных диалектах, но — диалектах немецких. Учитывая то, что в колонизированных районах немецкий язык выступал языком бюргерства и рыцарства, он выступал маркером принадлежности к сословиям «христианского мира».[31]

Родство с этим миром проявлялось и в подчеркиваемых деталях быта, организации городской и сельской жизни. Немцы принесли на колонизированные прибалтийские земли традицию строительства каменных (кирпичных) городских домов, центральных строений усадеб, каменных замков. В городах дома располагались лицевой частью на прямых, нередко мощеных улицах, возвышаясь коньками крыш над деревянными лачугами, хаотично «толпящимися» у их подножья. Камень подчеркивал мощь и силу немецкого начала по сравнению с недолговечными от угроз дождя и огня деревянными строениями эстов или латгалов. Одинаковой с европейской была и планировка городов: в центре обязательно располагалась рыночная площадь, обычно отмеченная

Сельское хозяйство и рыбная ловля. Гравюры из книги Олауса Магнуса «История Северных народов», XVI в.

выразительной городской башней или ратушей. Непременным элементом германского пейзажа в Ливонии были доминанты католических соборов и мощная городская стена с массивными воротами, через которые и осуществлялся переход из деревенского латгальского-эстляндского мира в уютный городской als Vaterland.

Изредка выходцы из Ливонии удивляли германские города и земли. Например, из Ревеля происходил живописец Михаэль Зиттов (1470–1525), написавший портреты многих европейских коронованных особ. Остзейское дворянство вплоть до XVIII–XIX вв. гордилось своими многовековыми корнями, хотя, как показано Я. Я. Зутисом, в реальности лишь 25 % родов восходило к орденской знати, а подавляющее большинство первоначально происходило из министериалов, а в XIV–XVI вв. к низшему рыцарству (niedrige Adel или Kleinadlige) из Саксонии, Вестфалии, Фрисландии и других земель империи.[32] Среди лифляндских немцев даже еще в XVIII–XIX вв. была сильна культурная ориентация на Германию. Яркие свидетельства об этом приводит К. Случевский: «В истории здешней, немецкой жизни и литературы выискиваются всякие мелочи, лишь бы они гласили о "связях с Германиею“ — например, будто бы Шиллер продал первый экземпляр "Дон Карлоса" рижскому издателю, "Критика чистого разума" Канта тоже была издана в Риге, Гердер служил в Риге, и даже сам Гете был ранен на дуэли "лифляндцем"».[33]

Музыканты и танцы. Немецкая гравюра XVI в.