«От ордена осталось только имя...». Судьба и смерть немецких рыцарей в Прибалтике

Ревельский хронист XVI в. Бальтазар Рюссов в своей «Хронике…» помещает своего рода панегирик Ливонии как райскому месту для немцев: «Немцы в ней были распорядителями и правителями, то туземцы так уважали их, что и самого ничтожного дворянского слугу и ремесленника называли господином и юнкером. И дворовой работник или ремесленник-подмастерье считал за большой стыд и бесчестие ходить и путешествовать по этой стране пешком, потому что дворяне доставляли его даром друг к другу, ради немецкого языка, а крестьяне возили, куда он хотел, на лошади и телеге за самое ничтожное вознаграждение; и дорогой ему нечего было заботиться о своем прокормлении, которое он получал от немцев безвозмездно, а от туземных крестьян (ненемцев) имел продовольствие для себя и для лошади на целые сутки за любекский шестак (Sechsling). И немец, кто бы он ни был, навлекал на себя неудовольствие, если бы, не заехав, проехал мимо дворянской усадьбы, где всякий немец, ради немецкого языка, встречал любезный, приятный и гостеприимный прием и получал все бесплатно. И если случалось немцу совершить что-либо достойное наказания, то всегда, ради его немецкого происхождения, его более щадили, нежели ненемцев (туземцев). Немцев также не назначали на презираемые должности, чтобы не причинить бесчестия другим немцам. Одним словом, Ливония была такой страной, что все те, которые прибыли в нее из Германии и других земель, когда узнавали ее богатства и испытали хорошую жизнь в ней, должны были думать и говорить: Livland — Blyffland ("Ливония — цветущая земля“). Потому что там не было недостатка ни в чем, что служит на земле к удовольствиям, радости и благосостоянию для человека».[34]

Но к этой бочке меда примешивалась изрядная ложка дегтя. Статус члена германского мира предполагал, что Ливония как часть Немецкого ордена, Ганзы и т. д. должна разделять их политику, что не могло не вызывать сложности, поскольку их интересы не всегда полностью совпадали.

В Ливонии в XV в. проживало около 500 000 человек, из них собственно немцев было не более 30 000—40 000. Крупными городами считались Рига (10 000—15 000), Ревель (7000–9000) и Дерпт (5000–6000).[35] Немецкое население остальных городов и замков редко превышало несколько сот человек. За вычетом женщин и детей очевидно, что даже при мобилизации всего мужского немецкого населения армия вряд ли оказалась бы больше 10 000. Военные силы Ливонии состояли из войск ордена, небольших наемных отрядов епископов-ландесгерров, гарнизонов городов (большей частью тоже наемных), городских ополчений (собираемых в экстренных ситуациях). Еще в 1350 г. были утверждены нормы сбора ополчения: каждый землевладелец должен был дать «с каждой сотни гаков» одного вооруженного немца и двух вооруженных «ненемцев». Поскольку воинов снаряжал землевладелец, он частенько экономил на оружии и доспехе, и войско было плохо оснащено и вооружено. Чем дороже становилось оружие (с наступлением эры огнестрельного оружия в XVI в.), тем менее охотно помещики покупали его для ополченцев. Тем не менее, такой средневековый порядок сохранялся почти до гибели ордена.

Собственно, самую реальную боевую единицу здесь представлял сам Немецкий орден. Все остальные являлись не более чем охраной земельных владений и городов. В ордене и в самые лучшие времена было не более нескольких сотен рыцарей. Наемники стоили очень дорого: они получали дополнительную плату в случае начала войны, перед атакой — «штурмовые», а в случае попадания в плен — «выкупные», не говоря уже о полном содержании от питания до одежды и оружия. Реально вместе с вассалами и наемными солдатами-кнехтами ливонцы могли выставить в поле не более пяти-семи тысяч воинов. Это позволяло держать в повиновении местные племена, на равных воевать с Новгородом и Псковом, чинить мелкие неприятности на ливонско-литовской границе. Но этого было совершенно недостаточно, чтобы решать серьезные внешнеполитические задачи, как это делала Пруссия или тем более Священная Римская империя.

Отсюда перед Ливонией вечно стояла дилемма. С одной стороны, нужно было разделять общеорденскую политику, диктуемую верховным магистром, с другой — учитывать интересы Империи и Ганзы и т. д. При этом следовало максимально уклоняться от участия в наиболее опасных военных мероприятиях, чтобы, если вдруг что-то пойдет не так, не оказаться крайним, который ответит за всю империю или за весь Немецкий орден. И вовсе не факт, что при этом «ответе» империя или Пруссия успеют прийти на помощь: они далеко. Поэтому стандартный прием, который с успехом применяли ливонцы, — они посылали маленький отряд, который участвовал в большом походе или сражении, и выходило, что они вроде бы как тоже воевали. При этом сама Ливония на самом деле рисковала мало. Так можно было маневрировать достаточно долго, пока волны истории не вынесли Ливонию наверх. Империя погрязла в войнах Реформации, Пруссия покорилась Польше, и Ливония, сама того не желая, стала первым номером немецкой прибалтийской политики.