От «Отеля…» до «За миллиард лет…»

— Ни к чему я уже не стремлюсь, — мрачно сказал Малянов, наблюдая за странным своим собеседником.

— Стремишься, стремишься… Ты уже жену на эту гармонию променял, и сына тоже…

— Ты можешь замолчать, а? Наказание господне…

— Может, и наказание, — согласился мальчик. — Так вот, если ты своим страданием хочешь купить вечную гармонию, то страдай. Но при чем здесь дети? Зачем мы должны попадать в материал и унавозить чью-то гармонию?

— Да замолчишь ты или нет! — Малянов ахнул кулаком по столу. Мальчик поперхнулся, закашлялся, лицо его покраснело. Мальчик попытался вдохнуть воздуха, но от этого еще сильнее зашелся в кашле, лицо его сделалось лиловым, потом посинело, он задыхался. Малянов выскочил из-за стола, начал неловко бить его ладонью по спине, трясти, бестолково разводить ему руки, пытаясь изобразить некое подобие искусственного дыхания. Мальчик засипел, закатил глаза, его хрупкое тельце стала бить мелкая дрожь… Малянов подхватил его на руки и помчался в свою комнату. Уложив ребенка на тахту, он бросился к телефону, схватил трубку и в это время взглянул на мальчика.

Тот сидел на тахте, по-турецки подложив под себя ноги и показывал Малянову двойной нос.

Малянова передернуло. Он положил трубку на рычаг и стал смотреть на мальчишку, который не удовлетворившись показыванием носа, начал строить мерзкие рожи, пускать пузыри, бебекать, как дебил, и гадко подхихикивать, видимо, с целью довести Малянова до белого каления.

Малянов, насупившись, смотрел на все эти безобразия и молчал. Мальчишка, почувствовав, что эти трюки пока еще на Малянова не действуют, резво соскочил с тахты и подбежал к своей жертве. Расставив ноги и чудовищно вытянув вперед шею, он завертел пальцами обеих руку стриженых висков, раздул щеки и издал губами отвратительный звук, испустив при этом такое количество слюней, что в них воистину можно было запутаться.

— Дядя дурак! — сообщил мальчишка картаво.

Малянов отвернулся. Взгляд его пополз по книжным полкам, изредка цепляясь за корешки потрепанных книг. Малянов подошел к полкам и протянул руку, чтобы взять один из приглянувшихся ему томов.

— Стой! — сказал мальчишка отчетливо. Малянов не обратил на него никакого внимания, достал книгу и пошел с нею к столу. Уселся. Отодвинул ящик и положил на стол давешний лист бумаги с нарисованным на ней красным контуром. Потом вынул паркер и стал свинчивать с него колпачок. Подумал. Достал еще один лист бумаги, на этот раз совершенно чистый, и попытался расписать на нем перо. Паркер не писал. Малянов встал из-за стола и подошел к стеллажам, разыскивая там пузырек с чернилами.

— Так, — сказал он. — Так-так. Сейчас мы, значит, найдем чернила…

Странный шум привлек его внимание. Малянов обернулся: мальчик аккуратно заливал невесть откуда взявшимися чернилами маляновский контур. Делал он это сосредоточенно и в некотором роде виртуозно, одной рукой выливая из пузырька содержимое, а другой — размазывая чернила по листу.

Малянов пискнул и твердыми шагами пошел к противному шалуну, но тот, быстро сообразив, в чем тут дело, показал Малянову уже вымазанный синими чернилами язык и ловко юркнул под стол. Малянов зарычал, рванулся за мальчишкой, перелетел через стул и грохнулся на пол…

Мальчик, оказавшийся у тахты, торжествующе фырчал, визжал, свистел, плевал и улюлюкал, шлепая грязными ладошками по обоям, отчего на стенах, естественно, образовывались жирные чернильные пятна, изображающие его маленькие пятерни…

— Дядька дурень! Дядька дурень! Бегемотик! Бегемотик! Ляля-ля! — Мальчишка начал прыгать на одной ноге, показывая Малянову рожки и корча самые разнообразные физиономии.

— Бегемотик, бегемот, у тебя болит живот! Дядька дурень, дядька дуб, из какашек любит суп! Бе-бе-бе! Бе-е-е-е!

Малянов с трудом встал, отряхнулся, сел на стул у письменного стола и вяло попросил:

— Прекрати. Кому говорят, прекрати… Иди умойся! Слышишь! Да посмотри на свои руки, чучело!

Мальчик вдруг перестал бесноваться и повертел руками, разглядывая ладошки. Лицо его приобрело растерянное выражение, он зашмыгал носом и горько разрыдался, расставив в стороны руки и растопырив пальцы… Под мальчиком образовалась лужица…

Разорвав руками неподатливый сатин, Малянов достал наконец из трусов резинку, вытащил ее, сужая, таким образом, трусы в поясе, и завязал резинку узлом. Оглядел свою работу и вышел из детской в прихожую. Из ванной доносились слабые всхлипывания. Мальчишка стоял в ванной без штанов и исподлобья смотрел на Малянова.

— Давай ногу, — сказал Малянов, присаживаясь и помогая мальчику надеть трусы. — Другую. Вот и в норме. А ты расстраиваешься…

Открыв смеситель, Малянов выдоил из крана несколько капель, которые с мягким бульканьем упали в порыжевшую от долгого стояния воду, которой была наполнена ванна. Смеситель затрясся, зарычали трубы, кран начал чихать грязно-бурой смесью, от которой в ванне стали расходиться масляные пятна. Малянов поспешил закрыть смеситель, вытащил из-под раковины полиэтиленовый тазик и, зачерпнув воды, водрузил тазик на облупленную табуретку.

— Давай руки, — сказал Малянов.