От «Отеля…» до «За миллиард лет…»

— Если больной пренебрегает советами врачей, — сообщил на весь дом мальчик, — неаккуратно лечится, злоупотребляет алкоголем, то примерно через пять-шесть лет вторичный период сменяется третичным периодом — последним…

— Вот тебе и первый контакт, — сказал Малянов. — Большое вам мерси, господа гуманоиды!

— Вообще, конечно, странно, — заключил Глухов. — Почему именно так, почему именно с на… с вами.

— Потому что век наш весь в черном, — объяснил Вечеровский, промакивая серовато-розовые, как у лошади, губы белоснежным платочком. — Он носит цилиндр высокий, и все-таки мы продолжаем бежать, а затем, когда бьет на часах бездействия час и час отстраненья от дел повседневных, тогда приходит к нам раздвоенье, и мы ни о чем не мечтаем…

— Тьфу на тебя! — сказал Малянов, а Вечеровский вместо смеха разразился каким-то довольным сытым совиным уханьем…

Малянов выкопал из переполненной пепельницы чинарик подлиннее, сунул его в толстые губы, чиркнул спичкой и некоторое время сидел так, совершенно скосив глаза на огонек.

— Действительно… — произнес он. — Не все ли равно, какая именно сила, если она заведомо превышает человеческую. — Он закурил. — Тля, на которую упал кирпич, или тля, на которую упал двугривенный. Только я не тля. Я могу выбирать.

Глухов перестал прихлебывать чай и с нескрываемым интересом уставился на Малянова. Вечеровский тоже перестал рассматривать ногти и тоже уставился на Малянова. Интереса в его глазах не было. Была надежда.

— И что же ты думаешь выбирать? — спросил он. Малянов вздохнул и придавил хабарик в пепельнице.

— Да ясно же! — вдруг подал голос Глухов. — Неужели не ясно, что выбирать? Жизнь надо выбирать! Что же еще? Не телескопы же ваши, не пробирки же… — Он говорил с необычайной проникновенностью. — Да пусть они подавятся телескопами вашими! Диффузными газами! Жить надо, любить надо, природу ощущать надо — ощущать, а не ковыряться в ней! Когда я сейчас смотрю на дерево, на куст, я чувствую, я знаю, это мой друг, мы существуем друг для друга, мы друг другу нужны…

— Сейчас? — громко спросил Вечеровский.

— Простите? — пробормотал Глухов.

— Просто я о том, что когда-то была Эстония, школа матлингвистики, «Мюнди-бар», зеленая сауна, помните?

— Да-да, — сказал Глухов, опустив глаза. — Да. Бароны, знаете ли, стареют.

— Бароны также и воюют, — сказал Вечеровский. — Не так уж давно это было.

— А Снегового-то больше нет! Вам, Филипп Павлович, легко рассуждать, они вас за горло не взяли! — эти слова Глухов выпалил с необычайной резкостью, почти со злобой, как человек, которому нанесли незаслуженное и тяжкое оскорбление.

— Да, мне хорошо, — кивнул Вечеровский. — Но вы-то чего, собственно, испугались? Двух-трех телефонных звонков не к месту? Явления какой-то авантюристки? Что с вами произошло, милейший Владлен Семенович, что вы тут комедию разводите?

— Прекратите наконец! — завизжал Глухов. — Вам что?! Этого всего мало?! Вам нужно, чтобы весь город перерезали? Этого вы хотите?

— Да перестаньте вы, — спокойно возразил Вечеровский. — Ничего я не хочу. Но, с другой стороны, вас что, пытали, били, грозили вам смертью? Откуда эти полные штаны, простите? От рыжего клоуна из цирка? От гемикрании, от которой болит полголовы? У Малянова вот вода из крана не идет, а тридцатого — затмение… Ну давайте валить всё в кучу, бояться кошек, сатаны, дурного глаза! Окропите всё святой водой, свечки поставьте! Их за горло взяли! Бабы!!!

— Вы! Вы!.. Вы не имеете права! — Глухов вскочил совершенно разъяренный. — Вы… вы провокатор! И, может быть, вы с ними заодно! — Глухов ткнул вверх сухоньким пальцем.

— Да поступайте, как знаете! — отмахнулся Вечеровский. — Это пока ваши дела. Можете ваше так называемое исследование хоть мне отдать, а я его буду знакомым показывать, был, мол, такой самородок, товарищ Глухов, а теперь пивом торгует…

Глухов весь напрягся и сухо выдавил:

— Прошу прощения, друзья, но мне пора идти. Уже поздно.

Вечеровский и Малянов сидели в прибранной комнате и молчали. Несмотря на поздний час и бурно проведенный день, Вечеровский был также элегантен и подтянут. На костюме ни пятнышка. Галстук так же туго завязан. А вот Малянов подустал. На щеках вылезла щетина, под глазами круги…

В доме напротив одно за другим гасли окна.

Появился Калям, Тихонько мяукнув, вскочил Вечеровскому на колени, устроился поудобнее и заурчал. Вечеровский погладил его длинной узкой ладонью и, не отрывая глаз от гаснущих за окном огней, спросил:

— Может быть, хочешь переночевать у меня?

— Он линяет, — предупредил Малянов.

— Неважно, — отозвался Вечеровский тихо.

— Слушай, — сказал Малянов. — Неужели они Снегового убили?

— Кто? — не сразу ответил Вечеровский.

— Н-ну… — начал Малянов и замолчал.

— Снеговой застрелился.

— Почему ты так думаешь?

— Потому что, как ты сам понимаешь, существуют такие ситуации, когда честный человек может сделать только один честный выбор. И Снеговой его сделал. Но, впрочем, всегда есть другой, как у Глухова…

Вечеровский вытащил из кармана кисет и начал набивать свой «Бриар».