От Падуна до Стрелки

Участок Ангары от Братска до Кежмы практически несудоходен. Когда-то, в конце прошлого века, иркутские купцы пробовали наладить движение по всей реке — от Стрелки до Байкала. Они взяли подряды на снабжение строительства Транссибирской магистрали рельсами и другими материалами. Купили пароходы, баржи, наняли лоцманов. Бились, бились и отказались от затеи — слишком дорого и опасно. Правда, им удалось провести несколько караванов. Но для этого пришлось установить на Шаманском пороге туер-пароход с огромной лебедкой, которая поднимала против течения баржи, и построить в обход Падунского порога небольшую железнодорожную ветку. Вскоре Транссибирская магистраль дошла до Иркутска, и необходимость в водном пути по Ангаре отпала.

Сейчас Ангара опять понадобилась людям. По ней пролег водный путь к Толстому мысу. Шоссейная дорога будет готова только в шестьдесят пятом году, а время не ждет, стройке нужны материалы, машины, люди. Все это и надо перекинуть туда по воде. Капитаны катеров взялись за это трудное дело. Мирза Вильданов и был одним из тех, кто водит здесь караваны.

Он стоит, едва поворачивая штурвал. Но потому, как впиваются его глаза в реку, отыскивая одному ему известные приметы, чувствуется, сколь напряжена его воля.

Дубынинский, или, как его еще называют, Долгий, порог хоть и не самый опасный на Ангаре, но самый длинный. Шестнадцать километров русла здесь завалены камнями, над которыми кипят буруны. И надо хорошо знать, видеть с закрытыми глазами все извилины узкого судового хода, чтобы водить по нему катера и баржи.

К порогу катер подходит медленно, словно подкрадываясь. С левого борта проплывает ствол березки — белая вешка на границе судового хода. И сейчас же какая-то сила подхватывает «тридцатьчетверку», увлекая ее вперед. Она вздрагивает, танцует на метровых волнах. Я оглядываюсь — баржа тоже приплясывает.

Двигатель катера набирает полные обороты, «тридцатьчетверка» рвется вперед. Сейчас, как объясняет Мирза, наступает самый ответственный момент штурма порога: надо сделать «перевал», — круто, под девяносто градусов, повернуть направо и подойти к противоположному берегу. Мирза и ставший рядом его помощник Володя Власов наваливаются на штурвал и крутят, крутят его. «Тридцатьчетверка» повертывается поперек течения и с трудом пробивается к берегу. Баржа еще бежит вниз, все ближе подходит к белым вешкам, за которыми из пенистых волн торчат острые камни. Буксирный трос натягивается, разворачивает баржу поперек реки. На мгновение караван застывает — тормозится движение баржи, катер едва «выгребает» против течения.

Я снова оглядываюсь. Пассажиры баржи в оцепенении— смотрят на страшный барьер камней, куда их тащит река. Саша и Толя бросаются на мостик к Геннадию и берутся за большое колесо штурвала, помогая шкиперу вывернуть тяжелые рули. Медленно, метр за метром караван уходит от опасного места.

Мирза скупо улыбается:

— Отпряглись, значит, — и, помолчав, добавляет, — вот так всегда!

Какой же точный должен быть расчет, чтобы баржа прошла у самой опасной черты и повернула не раньше и не позже, а именно в тот единственный момент, который точно определили Мирза и Володя.

Порог позади, Ангара успокоилась, выглянуло солнце, и все повеселели. Мирза передает штурвал Володе и рассказывает о всяких приключениях с ангарскими рыбаками. Вдруг на палубу выскакивает матрос Николай Косачев с ружьем. Он кричит и показывает в сторону берега. Мы выходим из рубки, но ничего не видим.

— Та вон же, вон же, — показывает Николай.

Наконец замечаем — к берегу кто-то плывет, над водой маячит небольшая голова в меховой шапке. Мирза объясняет — медведь. Мы не успеваем подойти достаточно близко, когда пловец выбирается из воды, отряхивается и, поглядев на караван, смешно подбрасывая зад, уходит в лес. Николай хмуро глядит вслед и ругается:

— Ушел, я бы ему всадил картечи.

Медведей ангарцы не любят. Когда им говорят, что медведи добродушные, любопытствующие животные, соглашаются и добавляют: «Может, это в других местах, а у нас медведь не лучше волка».

Ангарские медведи злы и нахальны. Даже совсем молодой мишка, встретив в тайге охотника с ружьем, не бросится наутек, а поднимется и пойдет на него. Медведи забираются в деревни, режут скот, громят пасеки. Много трагических и забавных историй слышал я на Ангаре о косолапом хозяине тайги. Одну из них стоит рассказать.

Плыли по реке три геолога, люди приезжие, но уже знавшие — медведей надо бить. На лодке стоял не подвесной, а стационарный моторчик, запустишь его, и он тарахтит, тарахтит без всякого присмотра.