От Падуна до Стрелки

В семье армянского композитора профессора Анушевана Тер-Гевондяна рос сын Лев, Мальчик как мальчик — озорной, смышленый. В доме всегда звучала музыка, и маленький Левик научился слушать и понимать ее. Отец радовался этому и исподволь готовил его к профессии музыканта. Природа наделила Левика не только слухом, но и голосом. Когда прошло время ломки голоса, Лев запел бархатистым баритоном. Будущее его не внушало сомнений — он станет певцом. Через несколько лет Лев поступил в Московский музыкальный институт имени Гнесиных. Профессора не могли нарадоваться: сильный голос, одинаково широко звучавший в верхних и нижних регистрах, артистичность, глубокое понимание музыки — все сулило славу молодому певцу.

Жизнь распорядилась иначе. Неожиданно на Льва обрушилось большое испытание: он заболел. Страшная для певца болезнь — фиброма горла — перечеркнула все его надежды. Петь запретили. И тогда встал вопрос, что же делать? Можно было вернуться домой, но он не хотел даже на один день становиться иждивенцем отца. Чтобы выиграть время, оглядеться и решить окончательно, как быть дальше, Лев пошел на строительство Московского университета. Рабочие парни охотно приняли его в свою семью и полюбили за веселый, неунывающий нрав.

Прошло месяца три, Лев освоился и уже серьезно подумывал, не стать ли ему строителем? Но судьба, видно, приготовила ему другую дорогу. Появился у Льва новый знакомый — человек немолодой, с ясными глазами и вихрастой не по возрасту головой. Он убедил молодого друга, что лучше, чем буровой мастер, профессии нет. Тер распрощался со строительством и поступил на курсы буровых мастеров, а по окончании их уехал в Братск.

Через два месяца Тер получил письмо от дяди Семена. Много лет назад дядя, тогда молодой революционер, был сослан в Сибирь. Сначала он томился в Братске, а потом в Илимске. Вышел на волю только после революции, привез домой кандалы и повесил у себя в комнате на стене. Племянник трогал страшные цепи и с замирающим сердцем слушал рассказы о далекой суровой Сибири.

Теперь дядя Семен просил его уехать с Ангары. Лев, читая письмо, удивлялся, что сталось с дядей, видно, на старости лет он забыл, за что сидел когда-то на царской каторге, не знал, какие замечательные люди работают рядом, как неузнаваемо изменилось Приангарье.

А через год Тер уехал учиться в Ленинград. Вернувшись после окончания курсов, стал начальником комплексной изыскательской партии, той самой, которая и решила задачу с шестью неизвестными — определила, какая из шести точек, предложенных авторами проекта, наиболее подходящая для сооружения Усть-Илимской ГЭС.

В небольшой квартире Тера на видном месте стоит крошечное детское пианино, оно свободно уместилось на комоде. Лев Анушеванович, рассказывая, сколько было положено труда для выбора площадки, подходит к игрушке и перебирает пальцами клавиши. Потом напевает по-армянски. Мне слышится в его голосе грусть, и я понимаю его тоску о потерянном мире искусства. Тер обрывает песню, глядит на меня и, будто прочитав мои мысли, говорит:

— Многие меня спрашивают, жалею ли я о случившемся? По правде сказать, да, трудно отказаться от того, к чему готовился с детства. Но оказалось, что во мне живет второй человек, он-то и нашел себя здесь, на Ангаре. Быть может, это прозвучит банально, но чертовски хорошо от мысли, что после тебя останется след на земле.

У каждого из нас есть дело жизни. У одного — изобретение, у второго — книга, у третьего — любимые ученики. Часто это дело не совпадает с профессией. Физик творит музыку, рабочий — картины, а писатель выводит новые сорта роз. И всегда мы говорим обо всем этом, как о чем-то очень важном, ради чего каждый из нас пришел на землю, что останется надолго, в чем будем жить многие годы, а может быть, и века.

Казалось, дело жизни Льва Тер-Гевондяна — искусство, сцена, музыка, а вышло иначе, его песня прозвучала здесь, в Сибири, в необжитых местах. Пройдут десятилетия, река окончательно покорится человеку, таежные края станут иными. И в том, что будет сделано — в железобетонных плотинах, в синей глади искусственных морей, в прямых проспектах городов, — останутся навсегда надежды, мечты, характеры тех, кто все это создал, — людей, подобных Теру.

Первый десант Братск послал на Толстый мыс в конце 1962 года. Не все его участники задержались в новых местах, остались настоящие парни.

…Поздним январским вечером к коменданту зеленого городка на Падуне пришел солдат. Мороз посадил ему на щеку белую печать, обутые в холодные кирзовые сапоги ноги, прихваченные холодом, не сгибались. Он отдышался, одернул складки шинели под поясом и доложил:

— Демобилизованный сержант Ющенко, прибыл на строительство Братской ГЭС.

Комендант по старой армейской привычке скомандовал:

—. Вольно, рядовой строитель Ющенко. Что, парень, дал тебе прикурить сибирский морозец? Сегодня еще пустяки — какие-нибудь тридцать пять. А бывает и пятьдесят. Так-то, друг.

Он пододвинул стакан, налил чаю и предложил:

— Погрейся чуток, а потом определю к месту.