ОТ ПЕЧАЛИ ДО РАДОСТИ

Алексей понимал, что новая власть ничего хорошего народу не принесла. Ему приходилось теперь воевать не только с односельчанами, но и со своими родственниками и бывшими приятелями, убеждая их подчиняться новым законам и требованиям, выдвигаемые этой властью. Продразверстка, которой обложили село, была непомерно высока, но он всеми правдами и неправдами старался ее выполнить. Он привык работать и работать хорошо, подчиняясь приказам новой власти.

Он становился день ото дня жестче, упрямее и несговорчивее. Время делало его таким. Односельчане роптали, и с каждым днем ненавидели его больше и больше, эта ненависть относилась и к его тестю.

На жалобы и заявления, поступавшие на Алексея, высшее начальство не реагировало, считая это наговором и несогласием с пришедшей властью, что еще больше поднимало авторитет Алексея в их глазах.

Алексея даже не обрадовала весть о скором рождении первенца. Он не мог ни в чем упрекнуть Марфу, она стала хорошей хозяйкой, заботливой женой, но это еще больше раздражало Алексея. Марфа же, все списывала не его занятость и особо ему не докучала. Родители Алексея не могли нарадоваться на свою невестку. Мать Алексея, как и мать Марфы, старались уберечь ее от тяжелой работы и ждали внуков.

Марфа по—прежнему, ходила в монастырь к Матушке Игуменье, несмотря на протесты и ругань Алексея, запрещавший общаться с монахинями. Однако родители поощряли Марфу, а иногда на службу ходили вместе с ней. Алексей особенно, ругался на своего отца, который по-прежнему оставался старостой прихода.

На стыке 20-х и 30-х годов ломали не только весь прежний быт и уклад старой деревни, но и душу русского крестьянства. Решительная борьба с духовенством была настолько сильна, что о сопротивлении не могло быть и речи. Повсеместно закрывались Храмы и монастыри, священнослужители и их подручные сажались в тюрьмы, ссылались в Сибирь, а особо «опасные» расстреливались. Крестьян все больше отлучали от Бога.

У Алексея и Марфы родился мальчик. Сына назвали Анатолием. Родные не могла не радоваться внуку, Толянька, как все его звали, рос крепким и здоровым. Никифор, ставший дедом, сделал внуку зыбку из дерева, которую в деревнях подвешивали к потолку. Встал вопрос о крещении. Алексей напрочь запретил крестить сына, подчиняясь новому времени.

Если узнаю, выгоню из дома обоих, не пожалею – кричал он на весь дом, где они теперь жили с Марфой, добротном, крепком пятистенке.

–Ах ты, басурман, отец глянь–ка, что за басурман, – вопила мать.

–Да твой басурман любимый в Москве живет, и чай с плюшками ест на серебре, его там белые рученьки холят, – злорадствовал Алексей.

Надо сказать, что Василий и Алексей были в отца – русые, с синими, как море глазами, а вот Семен был похож на мать, черноволосый цыганенок с карими жгучими глазами. А мать, в свою очередь одна из семи ее светловолосых сестер и братьев тоже была темноволосой. Над ее матерью, бабкой Алексея, Василия и Семена, в деревне смеялись, что нагуляла она дочку то ли от цыгана, то ли от татарина, а может род их шел от казаков, которых еще помнили старожилы. Несмотря ни на что, за свою темненькую девочку она была часто бита мужем.

А Семен уродился таким же непохожим на братьев, как и его бабка, а на шутки, отпускаемые по этому поводу отцу Никифору, тот только усмехался и отвечал мудрено:

–Вороненку гнездо – родима хата, не всякому верь, кто болтает, тот всего не знает. Свой своему поневоле брат.

Мать больше всех переживала о Семене. Со слов Алексея, который навестил Семку в Москве, она знала, что ему живется хорошо, но он был далеко, и не могла она его лишний раз обнять и приголубить.

А Семка действительно, во всем отличался от братьев. То ли потому, что был самый младший, и ему доставалось сразу ото всех, то ли потому, что нравом был покладист и добр. Он вперед всех бежал помочь матери, принести воды, наколоть дров, пригнать корову и многое, что просила и не просила мать.

Она ночами молилась за него, просила у Бога хорошей ему доли, просила вразумить его, так как боялась, что пропадет он со своей добротой. Она понимала, что Алексей завидует ему, он с радостью бы оказался на его месте, рядом с Натальей, может и не ожесточился бы так. Что он не любит Марфу, она знала с первого дня и не могла понять, что заставило его так поступить. А знала она о Семке из рассказа Алексея.

Однажды с оказией. Алексей заехал проведать Семена. Наталья была на работе, Семен в Училище. Его встретила высокая, пафосная немка, которая, к его удивлению, узнав, что он брат Семена, тут же превратилась в слащавую, заботливую матрону, только и верещавшую об успехах Семки. Он отметил те удобства, в которых жил Семка, и почувствовал сумасшедшую зависть.

Не дождавшись ни Наташи, ни Семена, он недовольный, ушел с пирогами, врученными ему Эльзой Карловной. Со злости он тут же, за углом, выбросил те пирожки дворовой собаке, которая с удивлением и жадностью их съела. Дома он рассказал, как хорошо живется Семену.