От первого лица

— Знаю. Но связи остались же?

— Понятия не имею. Ну, может, перезванивается там с подругами какими-то.

— Ясно. И что обсуждает с подругами?

— Аркадий Самойлович, вы хотите начистоту? Юля ничего никому рассказать не могла, потому что нечего ей рассказывать. Если вы подозреваете, что я дома язык распускал, то зря — да и что я мог сказать-то?

— Начистоту — да, это я очень хочу. Но и ты заинтересован, брат, потому что ты даже не представляешь, какие люди мне будут вот за это предъявлять, поперек кого мы встали — и если выяснится, что ты каким-то боком…

— Никаким, говорю же.

Я очень надеялся в тот момент, что звучу уверенно и глаза не бегают. Потому что не знаю, кому мы там какую обедню испортили — точнее, догадываюсь, и сомнений немного, — но вот этих, что передо мной сидели, мне хватало за глаза. Что же ты, думаю, за идиотка…

— Ладно, предположим. Тогда ты не будешь возражать, если мы Юлии твоей пару вопросов зададим?

— Да, конечно… в смысле, нет, не буду… да хоть сейчас…

— Отлично. И сейчас — это очень правильно. Никогда ничего не надо откладывать на потом. Звони тогда ей и скажи, что Тельман сейчас подъедет, типа, передать надо кое-что — не стоит ее заранее напрягать, верно? А ты пока здесь побудешь. С нами.

Страшнее этих двух часов ничего в моей жизни не было, и я надеялся, что уже не будет.

— Чисто, — сказал Тельман, вернувшись, — не она.

Илья, который молчал все это время, ни слова не проронил и не смотрел в мою сторону, оживился. Вот, говорит, я же ручался…

— Слава богу, — сказал Аркадий Самойлович, как мне показалось, искренне, — слава богу, брат. Давай, Илюша, доставай что там у тебя есть самое лучшее, поднимем по рюмке за то, что все хорошо… а не плохо… такое облегчение.

— Что было, что он тебя спрашивал? — это я с порога Юльке, когда домой ворвался, как только стало удобно сбежать с работы.

— Да нормально все, не переживай. Я юбку надела покороче, две пуговицы на блузке расстегнула и овцу тупую включила — ничего не знаю, какая еще к херам газета, я уже полгода в декрете, забыла, как буквы выглядят, какие такие старые связи, эти паразиты мне две зарплаты остались должны — тут еще Давид разорался, спасибо ему большое, — короче, не возникло у твоего зомби сомнений.

— Молодец ты какая у меня.

— Не спорю. Но и ты у меня ничего, сообразил же предупредить.

Это — да, комплимент справедливый. «Милочка, — сказал я, позвонив Юле из кабинета Ильи, — тут такое дело…»

Давным-давно, когда мы с Юлей только познакомились, случился у нас первый конфликт и дело дошло до повышенных тонов. Даже не помню, из-за чего поругались, но разрешился он тем, что я сказал: «Милочка, если ты хочешь со мной разговаривать, возьми, пожалуйста, нотой ниже. А то может создаться впечатление, что ты по жизни пивом торгуешь». «Ладно, — сказала она, — но только ты пообещай, что никогда больше не будешь употреблять это омерзительное слово». Я расхохотался. От мамы, говорю, перенял. Она когда злилась на кого-то всерьез, говорила «милочка», и это означало сигнал опасности — всё, кранты, сейчас будет ядерный взрыв.

— Хорошо, что не забыла.

— Такое запоминается.

— А теперь честно мне скажи — ты своим слила?

— Да. Но как, Вов? Как можно иначе?

— Ты — идиотка. Посоветоваться не могла? Предупредить? Ты видела,

Ты видела, под кого ты нас всех подставляешь? Вдовой хочешь остаться?

— Ты бы запретил. А я не могла мимо пройти. Профессиональный инстинкт, извини.

— Давай ты в следующий раз еще какой-нибудь инстинкт используешь? Материнский, например.

— Ну ладно, не сердись. Все же хорошо в результате закончилось.

— Да, но все равно, милочка, так не делают.

— Прекрати! У меня от этого чесотка начинается! И поняла я уже все, поняла. Вообще-то, кое-кто мог бы обратить внимание на мою юбку и на то, что пуговицы на блузке я застегивать не стала в ожидании кое-кого…

Это нам так казалось. Что хорошо все закончилось.

И не без оснований казалось. Месяца не прошло, вызывает меня Аркадий Самойлович на разговор. Один на один. Часа полтора мы просидели, было что обсудить.

— Вот, смотри, — сказал он, — какая нарисовалась картина. Эта вся бодяга с «Центральной» закончилась, слава богу, без последствий — если не считать, конечно, прокурора, но это не наша забота. К нам претензий нет. Мало того, есть благодарность, что все прошло удачно, хотя и с помарками. И к тебе тоже люди пригляделись, раз уж ты на глаза попался, и ты понравился — хороший, говорят, парень, вызывает доверие.

— Кто говорит, что за люди?

— Ты слушай, не перебивай, и помни — не всё твоего ума дело. Пока, во всяком случае. Короче, вот про что базар. Есть серьезные люди, у которых возникла потребность, и она долгосрочная. Их бабкам — тоже серьезным — здесь становится тесно. Даже мы с нашими объемами не можем им уже ничего предложить особо интересного. А бабло не может лежать просто так, оно протухает, его надо инвестировать. Не говоря уже о том, что в таких объемах его здесь демонстрировать не с руки, могут возникнуть ненужные вопросы. Поэтому оно должно отсюда исчезнуть, всплыть в другом месте и там работать. Понятно излагаю?