От первого лица

Как выяснилось, богатые имеют право распоряжаться своим капиталом, как вздумается, если они достаточно умны, чтобы заработать его законно. Нам еще предстоит вырастить таких богатых и сберечь их. Это очень долгий и непростой процесс, требующий, кроме всего прочего, взаимного уважения. А где его взять?..

* * *

В середине семидесятых в болгарской столице Софии был какой-то конгресс миролюбивых сил – мероприятие весьма занудное, но приятное тем, что в кулуарах можно было встретить хороших людей.

В советскую делегацию входило много народу, в том числе поэт Роберт Рождественский, космонавт Георгий Гречко и я. К концу конгресса мы поняли, что борьба за мир – дело очень утомительное, надо бы и передохнуть. Деньги у нас были: от книг, от космических полетов, от разной разности. Поэтому мы купили 10 (повторяю прописью – десять) пол-литр абрикосовой венгерской водки-палинки, ящик какой-то минеральной воды и некую закусь. Что за водка была – до сих пор помню, а вот про закуску – хоть убейте, из головы вылетело…

Собрались мы у кого-то одного, кажется у Гречко, в номере и с утра, благословясь, начали. Многие подробности вылетели у меня из головы потому еще, что за день мы втроем опорожнили все десять поллитр. Обсудили при этом и сопутствующие проблемы: от свободного стиха до космической навигации. Помню еще, что у Гречко нашелся доллар и мы сходили в казино, где этот доллар немедленно проиграли.

На следующее утро надо было улетать. Я сложил чемодан заранее, и он как-то сам собой долетел до Москвы. Смутно помню, как супруга Роберта допытывалась в Шереметьеве про его чемодан, но тот, увы, остался в Софии. Затем кто-то добрый перегрузил меня на киевский поезд, и я прикатил домой, уже опомнившись и жалобно рассказывая домашним, до чего утомителен был конгресс и как я устал. Гречко повезло больше всех: он просто забыл про рейс и остался в Софии, где отсыпался в невесомости, пока не пришел в себя.

Еще через день утром у меня зазвонил телефон. Рождественский из Москвы. «Виталий, – сказал он. – Поищи свой паспорт». Я порылся в карманах, нашел этот самый краснокожий документ (хоть у нас они были синекожие, служебные), открыл, увидел, что там портрет и все остальное не мое, а Роберта, да и написано, что точно, это его паспорт. «А у меня, – сказал заикающийся Рождественский из Москвы, – твой документ. Мне надо деньги получить на почте, а мне не дают…»

В дальнейшем все как-то устроилось, но мы еще долго шутили по поводу бдительных пограничников, абрикосовой водки и про то, как легко можно стать другим человеком, даже не прилагая к тому усилий.

Глава 19

29 июня 1988 года я вышел на оцепленную Красную площадь. Изнутри вышел, через Спасские ворота Кремля. Охраняя вождей и делегатов от жалобщиков и террористов, на Красную площадь пропускали лишь из Кремля, где шли заседания XIX Всесоюзной партийной конференции КПСС.

Оттуда я и вышел, чтобы перевести дыхание. Сил почти не осталось, я как бы плыл по раскаленному воздуху. Так вышел на Красную площадь и медленно побрел вдоль Кремлевской стены. Делегатом на конференцию меня избрали от Херсонской области Украины, прочие члены делегации были так ошарашены моим поведением, что и сами ничему не радовались, и мне радоваться не давали. Возвратиться на свое место среди них я не мог, надо было идти сквозь зал заседаний, а там меня были готовы съесть живьем. В общем, я уносил ноги.

Только что пришлось выступить с трибуны – коротко и трудно. Репортаж об этом выступлении прошел по многим телеканалам мира, и меня за границей часто узнавали именно по воспоминаниям о той передаче. А я всего-навсего отдал Горбачеву конверт с делами четырех высокопоставленных партийных чиновников, которых надо было допросить, потому что они увязли в уголовщине. Но следователям допроса не разрешали. Чиновники были из ЦК, а это значило, что без разрешения ЦК их нельзя было потревожить. А ЦК не разрешал.