От первого лица... (Рассказы о писателях, книгах и словах)

Может показаться, что речь идет об обыкновенной пародии. Но это совсем не так. Пародия замыкается в рамках паро­дируемого произведения и не живет без него. А здесь пародируется речевой атом — слово, и из этих атомов строится ори­гинальное произведение. Так писал Зо­щенко.

Но существуют произведения, в которых слово как бы претерпевает все приключе­ния, которые мы перечисляли раньше. Та­кова, например, «Повесть о капитане Копейкине» — ядро первого тома «Мертвых душ».

Это блестящее сочинение всегда привле­кало к себе внимание исследователей идей­ного замысла поэмы, оно представляет ин­терес и для литературно-художественного разбора.

СТАТЬЯ ПЕРВАЯ

ИВАН ТУРГЕНЕВ. «ЗАПИСКИ ОХОТНИКА»

«Записки охотника» И. С. Тургенева вы­браны в качестве типичного примера про­изведений, в которых повествование от первого лица ведет автор.

Беглое сравнение фактов жизни писателя с текстом «Записок» подтверждает, что с нами беседует Иван Сергеевич Тургенев собственной персоной — тридцатилетний вы­сокий темно-русый «охотник по перу», мод­но подстриженный под композитора Листа, гастролировавшего в те времена в Петер­бурге.

Из рассказа можно узнать, что автор-охотник — барин, сравнительно молод, бы­вал за границей, имел две своры собак, а следственно, довольно богат. Ученые отме­тили и мелкие подробности вроде того, что любимую собаку охотника зовут Дианка. Даже то, что Дианка желто-пегой масти, соответствует действительности.

Автор не находит нужным скрывать, что угодья его расположены возле стыка Туль­ской, Калужской и Орловской губерний. В тринадцати километрах от тургеневского ро­дового поместья — Спасского-Лутовинова — находится знаменитый Бежин луг. В трех километрах от Бежина луга существует сельцо Колотовка, упомянутое в «Певцах». Места, где бродил Тургенев со своей Дианкой и егерем Ермолаем (который тоже су­ществовал в действительности), описаны с геодезической точностью. Читатели «Бежина луга» без труда узнавали в натуре и «площадя» кустов, и дубовый лесок, тем­невший недалеко от Чеплыгина (кстати, то­же упомянутого в «Однодворце Овсяникове»), и белую Спасскую церковь.

Правда, в «Живых мощах» Лукерья вели­чает рассказчика Петром Петровичем. Но этому не стоит придавать значения. Рассказ «Живые мощи» написан через двадцать пять лет после первой публикации «Запи­сок», и Тургенев окрестил своего героя пер­вым попавшимся под руку именем (и герой «Каратаева» назван Петром Петровичем, и Лупихин в «Гамлете Щигровского уез­да» — Петр Петрович).

Впрочем, кроме анкетно-биографических, существует и еще одно принципиально важ­ное доказательство того, что в «Записках охотника» в качестве «я» выступал тот самый барин, который печатал эти расска­зы в журнале «Современник» за подписью «Ив. Тургенев».

Это доказательство заключается в том, что манера повествования в «Записках охотника», несмотря на образцовый лите­ратурный язык, мало отличается от при­вычной Тургеневу речевой манеры со все­ми присущими человеку определенной сре­ды особенностями.

Услышать живую речь Тургенева мы не в состоянии. Однако представление о ха­рактерных особенностях ее можно почер­пнуть из его писем.

По многим рассказам «Записок» (напри­мер, «Бирюк») заметно пристрастие Турге­нева к насмешливой цитации типичных фраз и словечек. Эта особенность подтвер­ждается и письмами:

«...Как говорит ваш муж,— я начинаю сначала...»; или: «Уверяю вас, ganz objectiv gesprochen, как говорят наши друзья нем­цы...»

Особенно характерна для речи Тургене­ва «намекающая» фраза. О роли такой фразы в «Записках охотника» мы погово­рим в дальнейшем, а пока ограничимся примером из письма к знаменитой певице Виардо: «Когда я вошел в театр, у меня не­приятно сжалось сердце — вы легко може­те себе представить — почему». Во фразе чувствуется и кокетство, вполне, впрочем, простительное.

Живую речь Тургенева украшали неожи­данные, часто карикатурные сравнения та­кого типа: «Обе они подбирают нижнюю губу, поднимают брови и закидывают го­лову, когда им хочется легко взять высокие ноты; это придает им удивительно смеш­ное выражение; они делаются похожими на гуся, когда его берут за клюв».

Подобия таких фраз читатель без труда найдет в «Записках охотника».

Разговорная интонация, явственно просту­пающая сквозь литературную отделку, по­родила легенду о том, что писание не сто­ило Тургеневу никаких усилий, что «он писал, как соловей поет» (выражение Туч­ковой-Огаревой).

Правда, в этом повинен и сам Тургенев. Однажды он похвастал: «У меня выходит произведение литературы так, как растет трава». Однако чудес не бывает. По чер­новикам его видно, как упорно он работал над каждой фразой, а «Певцов», по соб­ственному признанию, «как мозаику со­ставлял».

Между тем легенда оказалась живучей. В поучительной статье «Тургенев — худож­ник слова», законченной в 1953 году, писа­тель И. Новиков сравнивает «Записки охот­ника» хотя и не с травой, но со смешан­ным лесом, возникшим «как бы совсем са­мопроизвольно».