От первого лица. Разговоры с Владимиром Путиным

Ему принесли два портрета на выбор: один романтический портрет молодой Петр, кудрявый, задорный, в латах времен «великого посольства»; второй, который Путин и выбрал, — гравированный, один из самых последних портретов Петра Первого.

Портрет тех лет, когда, собственно, его реформы шли наиболее активно. Именно тогда, после завершения неудачного прусского похода и Северной войны, Петр заложил основы Российской империи.

Я думаю, Владимир Владимирович не случайно для своего кабинета этого Петра выбрал, редкого, мало кому известного. Петр на этой гравюре достаточно мрачный, озабоченный, я бы сказал.

Один раз, правда, мои коллеги из органов все-таки попытались воспользоваться моей близостью к Собчаку. Он тогда много ездил по командировкам, часто отсутствовал в городе. На хозяйстве он оставлял меня. Как-то он в спешке куда-то в очередной раз уезжал, а срочно нужна была его подпись под документом. Документ не успели подготовить, а Собчак уже не мог ждать. Тогда он взял три чистых листа бумаги, поставил на них внизу свою подпись и отдал мне: «Доделайте». И уехал.

В тот же вечер ко мне зашли коллеги из КГБ. Поговорили о том о сем, и издалека начали заходить, мол, хорошо бы подпись Собчака получить под одним документом, давай обсудим. Но я-то уже опытный был деятель — столько лет без провала, — так что сразу все понял. Достал папку, открыл ее, показал пустой лист с подписью Собчака. И я, и они понимали, что это свидетельство очень высокой степени доверия Собчака ко мне. «Вы видите, этот человек мне доверяет? Ну и что? — говорю, — Что вы хотите от меня?» Они моментально дали задний ход: «Никаких вопросов больше. Извини». И все закончилось, так и не начавшись.

Тем не менее это была ненормальная ситуация, ведь я продолжал получать у них зарплату. Которая, кстати, была больше, чем в Ленсовете. Но довольно скоро возникли обстоятельства, заставившие меня подумать о том, чтобы написать рапорт об увольнении.

Отношения с депутатами Ленсовета складывались не всегда легко. Прежде всего из-за того, что они часто лоббировали чьи-то интересы. И как-то подошел ко мне один депутат: «Знаешь, тут надо кое-кому помочь. Не мог бы ты сделать то-то и то-то». Я его раз послал, второй. А на третий он мне и заявляет: «Тут нехорошие люди, враги всякие, пронюхали, что ты на самом деле сотрудник органов безопасности. Это срочно надо заблокировать. Я готов тебе в этом помочь, но и ты мне окажи услугу».

Я понял, что меня в покое не оставят и будут просто-напросто шантажировать. И тогда я принял непростое для себя решение — написал рапорт об увольнении. Надоел этот наглый шантаж.

Для меня это было очень тяжелое решение.

Хотя я уже почти год фактически в органах не работал, но все равно вся моя жизнь была связана с ними. К тому же это был 90-й год: еще не развалился СССР, еще не было августовского путча, то есть окончательной ясности в том, куда пойдет страна, еще не было. Собчак, безусловно, был ярким человеком и видным политическим деятелем, но связывать с ним свое будущее было достаточно рискованно. Все могло просто в один момент развернуться. При этом я с трудом представлял себе, что буду делать, если потеряю работу в мэрии. Подумал, что в крайнем случае вернусь в университет писать диссертацию, буду где-то подрабатывать.

В органах у меня было стабильное положение, ко мне хорошо относились. В этой системе у меня все было успешно, а я решил уйти. Почему? Зачем? Я буквально страдал. Мне нужно было принять, наверное, самое сложное решение в своей жизни.

Я долго думал, собирался, потом взял себя в руки, сел и с первого раза написал рапорт.

Второе, что я сделал после того, как подал рапорт, — решил публично рассказать о том, что работал в органах безопасности.

За помощью я обратился к своему товарищу, режиссеру Игорю Абрамовичу Шадхану.

Талантливый человек, его самый известный фильм — «Контрольная для взрослых».

Тогда Шадхан работал у нас на телестудии. Я приехал к нему и сказал: «Игорь, хочу открыто рассказать о своей прошлой работе. Так, чтобы это перестало быть секретом и меня уже никто не мог бы этим шантажировать».

Он записал передачу — интервью, в котором очень подробно расспрашивал меня о моей работе в КГБ, о том, что я делал, когда служил в разведке, и так далее. Все это показали по Ленинградскому телевидению, и когда в следующий раз ко мне подошли с какими-то намеками на мое прошлое, я сразу сказал: «Все. Неинтересно.

Об этом уже всем известно».

Но написанный мною рапорт об увольнении где-то так и завис. Кто-то, видимо, никак не мог принять решение. Так что, когда начался путч, я оставался действующим офицером КГБ.

«Флагшток был срезан автогеном»

— Помните популярный вопрос того времени: где вы были в ночь с 18 на 19 августа 1991 года?

— Я был в отпуске. И когда все началось, я очень переживал, что в такой момент оказался черт-те где. В Ленинград я на перекладных добрался 20-го. Мы с Собчаком практически переселились в Ленсовет. Ну не мы вдвоем, там куча народу была все эти дни, и мы вместе со всеми.