От первых проталин до первой грозы. Повесть о детстве

Идея выучить нас танцевать крепко засела в голове нашей наставницы. Ещё хуже было то, что Лизиха решила перенести эти уроки на воскресные дни и тем самым лишила нас последнего отдыха.

Но, к нашему счастью, уроки танцев вскоре закончились, и притом совершенно неожиданно, раз и навсегда.

Помню, мы, так и не освоив вальса, приступили к изучению краковяка. И вот в самый разгар танца, когда всё кругом походило на шабаш ведьм на Лысой горе, входная дверь вдруг отворилась, и в комнату вошёл сам Иван Андреевич.

Как раз в это время Елизавета Александровна, приподняв юбку, показывала нам какое-то па.

Иван Андреевич так и остолбенел на месте. Мы все тоже замерли.

- Это что же такое значит? - послышался в тишине его негромкий суровый голос.

- Это… это… дедушка, я ребяток танцевать учу, - робко и конфузливо заговорила Лизиха.

- Ребяток, танцевать? Так, так. - Он помолчал и потом всё так же тихо, не повышая голоса, добавил: - Ну вот что, Елизавета Александровна, мой дом не для того, чтобы в нём плясать. Я его не для плясок построил. Хотят ребята дурачиться, пусть на двор идут, а у меня в доме прошу больше этой комедии не устраивать! - И он, повернувшись, пошёл к себе в спальню.

Тут бабка Лизиха струхнула не меньше нас самих.

- Дедушка не в духе, дедушка сердится! - залепетала она. - Расставьте мебель и расходитесь с богом, только потихоньку, не шумите.

Мы оделись и вышли из дома.

- Вот деду-то спасибо! - с облегчением вздохнул Борис. - А то бы она до праздников всё ухо мне напрочь оторвала.

Больше танцам нас ни разу не обучали.

ПОДЛЕЦ

Зима была в полном разгаре.

Приближались зимние праздники. И чем они были ближе, тем мучительнее становилось их ожидание. Мне просто не верилось, что я на целых две недели освобожусь от вставания по утрам затемно, при лампе, освобожусь от зубрёжки, от брани бабки Лизихи, смогу гулять, кататься на санках и ловить птиц сколько мне будет угодно.

Да когда же наступит это счастливое время? Нет, я не доживу до него.

Серёжа тоже мечтал о праздниках. Ведь он тогда! уедет в Москву к своей маме, побывает в театре, а; может, даже в цирке.

Но пока всё это было только в мечтах. А на деле; приходилось по-прежнему ежедневно ходить в школу и готовить уроки.

Елизавета Александровна, наверное, тоже устала, Во всяком случае, день ото дня она становилась всё злее и придирчивее. Бориса уже дважды пороли вожжами в спальне. Колька ходил с подбитым глазом. Лизиха хотела ударить его по плечу, а он пригнулся - вот и получил синий фонарь под глазом. Ольга, несмотря на свой двадцатилетний возраст и внушительный вид совсем взрослой барышни, терпела такую же печальную участь.

Бабке Лизихе как будто даже доставляло какое-то особенное удовольствие ставить Ольгу на колени рядом с нами, ребятами, и так же отделывать её линейкой.

Казалось, Лизиха хотела этим сказать: хоть ты и взрослая, а раз уж попала ко мне, изволь подчиняться и терпеть, как все другие. Мне наплевать, что ты уже взрослая. Не хочешь терпеть - выходи замуж.

Собственно, всё это Лизиха не раз и высказывала при нас самой Ольге. Та только молчала да, когда уже не хватало никакого терпения, горько плакала.

Один только Митенька благоденствовал по-прежнему.

После неудачного диктанта, когда у него отобрали книжку, он, видимо, так «расстроился», что в каждом диктанте стал делать не менее десяти, а то и пят-надцати ошибок. Но бабка Лизиха скоро и с этим примирилась. Правда, по вечерам она занималась с ним особо, заставляла списывать с книги и даже диктовала ему отдельно. Но успехи были не такие уж блестящие.

- Ну что, без книжечки-то не вытанцовывается? Опять десять ошибок насажал, меня догоняешь! - поддразнивал его Николай.

Митенька при этом от злости бледнел, но ничего не отвечал. Только один раз со слезами в голосе сказал:

- Бог тебя за меня накажет. Вот увидишь, накажет!

- За тебя-то? - удивился Колька. - Да он меня наградит ещё, что я тебя на чистую воду вывел.

Эта лёгкая перебранка заклятых врагов произошла на большой перемене. После перемены в тот день все решали трудные арифметические примеры и потому, чтобы немного освежиться, то один, то другой удалялись в переднюю и дальше в сени, якобы «по необходимости».

Ушёл даже самый прилежный Митенька, ушёл и что-то долго не возвращался.

А вот и Коля решил немного освежиться. Он вышел в переднюю. И вдруг оттуда донёсся его яростный крик:

- Ты что здесь делаешь? Дай сюда!

Послышалась возня.

Елизавета Александровна встрепенулась:

- Колька, в чём дело? Иди сюда! Колька влетел в комнату весь красный, задыхаясь от бешенства:

- Он, он! Сволочь!.. Он - часы, мне в карман… Вот, глядите!

- Кто? Какие часы? - изумилась бабка Лизиха.

- Ваши, ваши часы! В карман суёт! А я вхожу, увидел. Вот он!

Все обернулись к передней. В дверях стоял Митенька, бледный как смерть.

- Митя мои часы тебе в карман совал? - спросила Лизиха. - Что ты врёшь! Зачем?

- Не знаю. Чтоб вы искать начали. Чтоб подумали - я их взял. Чтобы…Колька остановился, поражённый какой-то мыслью, вдруг даже завизжал от злости: - Он! Он и тогда - Ваське! Он… кошелёк. Васька не брал! Он, он… подлец!..