Строгое следование договорным положениям оставалось ключевым столпом внешней политики России, в то время как дипломаты работали над защитой интересов Российской империи и снижением уровня враждебности союзников. 31 января (12 февраля) 1817 года император Александр одобрил личное письмо Каподистрии Штакельбергу в ответ на личные письма, направленные Штакельбергом в декабре 1816 года87
. Согласно Каподистрии, правительство России полагало, что направленные против Пруссии и России сепаратные союзы, такие как секретный договор от января 1815 года, происходили из зависти союзников к военному могуществу и моральному влиянию Российской империи. В некоторых условиях эта зависть могла вести к агрессивной политике против России. Но какого бы мнения великие державы ни были о России и как бы ни стремились навредить ее интересам, Александр оставался верным тем неизменным принципам, на которых зиждилась внешняя политика России. Эта политика была нацелена на поддержание мира путем добуквенного исполнения договорных обязательств и, главным образом, Акта Священного союза, в котором Александр видел краеугольный камень восстановления Европы. К сожалению, эти нравственные нормы, проникнутые духом Евангелия, ничего не говорили сердцу союзных министров, которые в отличие от монархов – братьев Александра придерживались честолюбивой и в то же время малодушной политики88.Чтобы подчеркнуть приверженность Александра принципам мира и его стремление извлечь из него как можно больше блага, Каподистрия отмечал, что Россия была готова принять определенного уровня изоляцию и не обращать внимания на интриги Австрии и Британии. Таким образом, Александр не намеревался напрямую вмешиваться в вопросы, касающиеся Германского союза, до тех пор, пока австрийско-прусское сближение не заставило бы малые германские государства обратиться к Санкт-Петербургскому кабинету за помощью. Император также не видел ничего угрожающего ни в том, что Британия поддерживала Австрию в ее притязаниях в Италии и Иллирийских провинциях (на территории современной Черногории и севера Албании), ни в тесных связях Британии и Персии, даже несмотря на то, что эти отношения были созданы, чтобы препятствовать русской экспансии на восток89
. Оборонительные союзы не угрожали общему единству или непреложным принципам Венских и Парижских соглашений до тех пор, пока эти союзы не влияли на непосредственные интересы Российской империи или пока эти союзы не проявляли агрессии или враждебности в отношении России.Необходимость разрешать опасения союзников относительно могущества России также приводила к тому, что дипломатические агенты Александра I были вынуждены участвовать в общественных дискуссиях. Как отмечал министр иностранных дел Каподистрия в письме Штакельбергу, из-за того, что древние и отжившие институты еще не были полностью заменены новыми и прочными, общественное мнение играло беспрецедентно высокую роль в формировании политического и общественного порядка. Представление Каподистрии об общественном мнении никак не было связано с соревновательным политическим процессом или со свободными дебатами. Общественное мнение ассоциировалось с моральным авторитетом, основанным на справедливости и праве (
В своем ответе на инструкции Каподистрии посланник Штакельберг подтвердил, что высочайший уровень престижа и военных способностей России вызывал беспокойство и зависть среди великих держав90
. Союзники, как он писал, не понимали ни того, что политика Александра имела религиозный и просвещенный характер, ни того, что он не стремился к расширению своей империи. Источниками обеспокоенности были как позиция России по Польше, так и ее переговоры с Османской империей. Кроме того, решение России по продаже военных кораблей Испании вызывало слухи о тайном русско-испанском союзе. Предположительно, в обмен на военную помощь в Северной и Южной Америке Испания была вынуждена согласиться уступить России остров Менорка, чтобы Россия могла швартовать корабли в Средиземном море. В итоге из-за интриг Австрии и фантомных страхов Британии о возможном выступлении России против британских сил в Ост-Индии (