От победы к миру. Русская дипломатия после Наполеона

Когда новости о восстании Ипсиланти дошли до союзников в Лайбахе, император Александр немедленно отказался от поддержки как Ипсиланти, так и греческого восстания против османской власти. В то же время русский монарх ожидал коллективного ответа от союзников и поэтому хотел выяснить, какова была бы их позиция, если бы обстоятельства вынудили его предпринять военные действия (как это сделала Австрия в Италии). При более скромном сценарии он надеялся, что союзные правительства опубликуют согласованную декларацию для осведомления общественности о восточных делах и ограничения неблагоприятного освещения в прессе. Начиная с весны 1821 года и вплоть до октября российские дипломаты в Берлине, Лондоне, Париже и Вене были проинструктированы оказывать давление на союзные дворы, чтобы те поддержали призыв Александра к согласованным действиям. Монарх также общался напрямую с Францем I, Георгом IV и британским министром иностранных дел Каслри[304]. Британия уже выступила против интервенции в Неаполь, но Россия все еще надеялась получить поддержку Австрии, Великобритании и Франции в случае войны с Османской империей[305].

В 1821–1822 годах, несмотря на то что Османская империя не принадлежала к европейскому обществу, российские политики подходили к отношениям с Портой и восстаниям в Молдавии, Валахии и Греции с точки зрения европейской системы. Поэтому они полагали, что поддержание мира не могло быть оставлено на усмотрение одной только великой державы. В связи с тем, что европейский союз должен был играть свою роль и нести ответственность, российские дипломаты, включая царя-дипломата, настаивали на том, чтобы и европейские союзники, и Порта придерживались установленных договорных обязательств, и на том, чтобы Османская империя вновь заняла свое место в (европейском) политическом порядке. Таким образом, когда российское правительство информировало союзников об июльском ультиматуме к Порте, император Александр также обратился за поддержкой и предположил, что для восстановления мира на Востоке могут потребоваться совместные военные действия[306]. Каким бы запутанным ни казалось такое мышление, в результате приоритет отдавался единству союзников в стремлении к международному умиротворению.

Нота от 6 (18) июля, доставленная в Порту бароном Строгановым, начиналась с провозглашения приверженности России сохранению турецкого правительства, что считалось необходимым для поддержания и упрочения мира в Европе[307]. При первых признаках революции в Молдавии и Валахии Россия поспешила призвать Диван – верховный совет османского правительства – принять необходимые меры, дабы подавить в зародыше революционное зло. Не менее показательно и то, что за последние пять лет российские дипломаты работали над обеспечением «добросовестного соблюдения договоров». Другими словами, посредством сотрудничества с Портой Россия стремилась подавить восстание и избавить от бесчисленных бед народ княжеств, беспрестанно представлявший турецкому правительству доказательства своей невиновности и преданности. Россия признала необходимость применения военной силы для избавления Молдавии и Валахии от иноземцев, нарушивших их спокойствие; однако такую силу следовало применять разумно под эгидой восстановительной системы правления, под сенью законов и соглашений, составляющих публичное право Валахии и Молдавии. К сожалению, вместо того чтобы следовать этому курсу, османская политика поощряла сочувствие к тем самым людям, которые нападали на власти Порты. Таким образом, Порта придала восстанию законный характер защиты от полного уничтожения греческой нации вместе с исповедуемой ею верой[308].

Во время прошлых кризисов, как указывалось далее в российской ноте, турецкое правительство не поощряло своих подданных-мусульман преследовать христиан. Однако в данном случае условия сосуществования, которые на протяжении столь длительного времени царили на европейских территориях Порты, были нарушены. Прошло четыре века, как начались жестокие нападения на христиан, отметившиеся убийством патриарха и разрушением храмов. Другими словами, все выглядело так, будто Порта объявила войну христианской религии. Не видя, таким образом, в прочности существования Османской империи залога мира, Россия столкнулась с перспективой быть вынужденной защищать свою «поруганную религию, [свои] договоры, которые попираются, [своих] единоверцев, подвергающихся гонениям». На этом этапе Порте следовало признать, судя по единодушию сделанных великими державами представлений, что дело, отстаиваемое Россией, есть дело общеевропейское. Христианские монархи Европы не смогли бы игнорировать репрессии, которым подверглись не только зачинщики волнений и люди, вставшие под их знамена, но и вся греческая нация в целом. Текущая политика Османской империи явно угрожала европейскому миру, оскверняла христианскую религию и была равносильна истреблению христианского народа.