От подъема до отбоя

В учебке у нас было все. Я говорю про занятия. Наглядная агитация, учебная литература, практические работы (тренажеры). Но так же все было и в бытовом отношении. Единственное, чего абсолютно не помню – это телевизор. Очевидно он был. Даже точно был. Помню несколько раз утром нас освобождали от занятий и мы смотрели заседания ХХIV съезда КПСС. А вот вечерние просмотры каких-то передач или фильмов то ли отсутствовали, то ли начисто стерлись из памяти. А может просто передачи были такого качества.

Был солдатский клуб, где еженедельно по два три раза мы все вместе смотрели фильмы. Правда фильмы в большинстве своем были старые, частенько даже довоенные, часто такие, какие на гражданке при всем желании не посмотришь, например, «Сержант Фетисов». Но ничего, смотрели, точнее, кто смотрел, а кто устраивался в уголке и спокойно спал полтора-два часа.

Но был, я уже упоминал об этом, в городке, за территорией части, офицерский клуб. Сюда ходили особо отличившиеся, как в награду, или будучи в увольнении, хотя иногда водили нас сюда всем взводом, не помню, наверное, за какие-то достижения. Один раз даже приезжал, кажется из Горького, теперь Нижний Новгород, театр и давали какой-то спектакль. Что-то из классики. Зрителей не хватало и привели нас. Почти целый зал солдат. Опять таки, кто спал, кто смотрел. Мне было интересно.

Была в части библиотека. Отсутствие книг для меня было смерти подобно. Без книг я не могу. Жизнь у меня была многообразная и даже, попав однажды в исправительное учреждение № не помню какой, но в народе называемое пансионат «Березки», я и там умудрялся находить печатную продукцию.

В армейской библиотеке меня пытались привлечь к некой общественно-массовой деятельности, но не получилось. Во-первых, каждую неделю требовалось отсутствовать в расположении по нескольку часов, а это очень даже не нравилось моим сержантам. А во-вторых, я сам с детства не люблю разного рода обязаловки. Поэтому наша любовь с библиотекой не сложилась. А ведь могли бы и оставить служить меня в Гулино и тогда уж наверняка вся дальнейшая жизнь могла повернуться по иному. Зато некоторый эффект был мною достигнут в художественной самодеятельности.

Так иногда поздним вечером начинаю, глядя на звезды, размышлять, а что, а зачем, а почему, и получается неожиданно грустная картина, будто всю мою жизнь мне подкладывают известные карты, чтобы пошел я именно так, а не иначе, чтобы очутился здесь, а не в другом месте. И по-другому уже нигде, никто и никак… Например, если бы не оставил Институт Стали и Сплавов, скорей всего женился бы курсе на третьем, жил где-нибудь в областном центре и имел совершенно другую семью и другую судьбу. И ведь меня не выгоняли из ВУЗа, сам ушел. Если бы не ответил так на собеседовании в Институт Культуры, тоже судьба повернулась бы на 180 градусов. А сколько в жизни было моментов, когда больше вообще меня могло бы не быть. Нет, все раскладывает фишки так, чтобы я жил в этом городе и имел именно эту судьбу. Но, как говорится, самое нереальное – это сослагательное наклонение.

Значит самодеятельность. Однажды на построении комбат поручил комсоргу создать список талантов. Кто что может. Кто петь, кто руками махать, кто на пиле играть (как там у Высоцкого: «…На пиле один играл – шею спиливал…»), в общем всех в обязательном порядке выявить, засветить, переписать, пересчитать или наоборот, но это уже не важно. И наступит час Х, и будет в нашей части смотр художественной самодеятельности, и наша задача разбить врага наголову, и взять вражеский редут с минимальными потерями. Другими словами, приложить всё старание и желание, сделать концерт и занять на смотре первое место. Ну, если не самое первое, то хотя бы какое-нибудь второе или третье. Комсорг ответил: «Есть!», взял лист бумаги и начал записывать нас в этот список. Кто мол чтец, кто певец, а кто на дуде игрец. То есть игрок.

Если говорить про меня лично, я петь не могу, не умею. Если только в хоре. Как в том старом анекдоте:

– Вам групповой секс нравится?

– Конечно, больше всего!

– А почему?

– Так в толпе завсегда сачкануть можно!..

Всю жизнь, когда требовалось петь, принимал участие в хоре, всегда становился в третий ряд, но так, чтобы меня можно было увидеть и очень активно во время пения открывал рот, не издавая ни звука. И меня всегда очень ценили, очень хвалили, говорили, что я великолепно пою, что у меня отличный слух, и вот только немного нужно подшлифовать мои навыки и из меня получится чудесный певец, что у меня абсолютный голос с детства. Другими словами он абсолютно отсутствует, и медведь на ухо наступил. Сразу двумя лапами и на два уха.

Так, что только хор, но в нашем коллективе, где комсорг органически становился главным режиссером, никакого хора не намечалось.

Когда комсорг подошел ко мне пятый раз, спрашивая: «Чего же ты можешь?», я с ним разговорился: