От «Понедельника…» до «Обитаемого острова»

— Разве я говорю, что они виноваты? Я просто утверждаю, что они животные. Медведь в цирке кое-как взбирается на лестницу, и укротитель жалует ему за это кусочек сахару. Медведь понятия не имеет, для чего надобно лазать по лестницам, но сахаром он доволен. Наш горожанин тоже полон равнодушия и неприязни к своей общественно-полезной деятельности, но он совершенно также, как медведь, рад своему кусочку сахара. Какая же разница? В том, что кусочек сахара для горожанина дороже обходится? А намного ли?

— Нет, не говорите так. Разница есть. Все-таки нас с вами выбирали не медведи. И нас выбирали — я чувствую это интуитивно — не только ради кусочка сахара… Вся беда в самом стиле жизни. Где-то мы промахнулись. Чего-то не учли. Мы слишком много говорили о благосостоянии. Мы слишком потакали этой буржуазной идее счастья в сытости, счастья в освобождении от забот… Вы понимаете меня? Господи, избавь нас от забот, а с этим кусочком колбасы я уж сам справлюсь…

— Эта идея имеет у нас многовековую традицию. Только избранные убереглись от ее тлетворного воздействия. Они стремились не к сытости, сытостью они пресытились при рождении. Они стремились к власти, к переустройству мира таким образом, чтобы только человеку было человеково, а дрессированному медведю — медвежье.

Ну а где они сейчас? У нас давно никто не стремится к власти. Это считается дурным тоном, и вы это прекрасно знаете…

— Да. С тех пор, как во время так называемой заварушки эти дрессированные медведи растерзали последнего диктатора, стремиться к власти стало дурным тоном.

— Это не так. Вы же знаете, что это не так. Изобилие! Изобилие сделало стремление к власти дурным тоном! Зачем человеку стремиться к власти, когда в пресловутой дрожке он получает гораздо больше, чем может получить, находясь у власти… — Он понизил голос — А теперь появились слеги. Вы слыхали о слегах? Никто не знает толком, что это такое, но рассказывают фантастические вещи! Ценою пустячка — собственной жизни — вы можете прожить двадцать жизней. И каких жизней! Императора Всея Вселенной. Властелина Острова Женщин. Бога-Творца…

— Я не верю в это, — сказал человек с пластырем. — И потом, это аморально. А если это все-таки правда, то я скажу вам, чего нам недостает: жадной, жестокой, отлично вымуштрованной оккупационной армии.

— Вы рассуждаете как интель.

— Ничего подобного. Я еще давеча хотел сказать вам. Напрасно вы полагаете, что в стране нет элементов, недовольных сытостью и стремящихся к власти. Вы забыли интелей, дорогой советник. Им не нужны оккупанты. Если они придут к власти, они устроят режим пострашнее оккупационного.

— Мой дорогой друг, это заблуждение. В том-то и беда, что даже интели не стремятся к власти. Что бы они ни вытворяли, что бы о них не говорили, это весьма благородные люди. По крайней мере, субъективно. Им не нужна власть. Они хотят расшевелить, дать хоть какую-нибудь цель… Пусть самую варварскую. Но активную цель! Это совсем иное, чем ваша оккупационная армия. Вы хотите подавить, а они стремятся расшевелить, разбудить. И когда я сказал, что вы рассуждаете как интель, я имел в виду совсем другое. Я имел в виду ваш экстремизм, склонность к жестокости. Если интели и приветствовали бы оккупационную армию, то лишь как средство возбуждения общенародного духа, пробуждения народа… Вы понимаете?

— Духа нет, дорогой советник. Дух давно умер. Он захлебнулся в брюшном сале. Давайте с этим считаться и оставим глупые надежды.

Некоторое время они молчали, потом румяный советник проговорил.:

— Боже мой, боже мой… Дрожка… Меценаты… Рыбари… Перши и артики… Люди, куда мы идем? Что бы мы ни начинали делать, все разбивается вдребезги. Бросьте, говорят нам. Пусть будет просто весело и ни о чем не надо думать… Но где-то кто-то все-таки летит ведь к звездам! Где-то строят мезонные реакторы! Где-то создают новую педагогику! Где-то пишут книги, спорят, не соглашаются, думают, ошибаются, расплачиваются за ошибки, кровью и страданиями расплачиваются, а не глупыми искусственными слезами над трупиком белой кошечки…

Пек Зенай в первом черновике имел имя Петер Зенер. Жилин, пытаясь всколыхнуть воспоминания в душе Петера, говорит ему: «Курсант Петер Зенер, уберите с колен Петрония Арбитра и вернитесь с Земли на небо. <…> И сто шестой рейс не помнишь? И абордаж на Титане не помнишь?» — и думает о нем: «Настоящая развалина. Совершенно невозможно было поверить, что этот человек испытывал самые рискованные модели космических кораблей».

Разговор Жилина с Бубой в черновике тоже отличался от опубликованного: