От противного. Разыскания в области художественной культуры

Спасительные проекты, в которых оправдывает и мотивирует себя социокультура, обязаны – по самой своей сути – быть долгосрочными, простираться поверх ее эпохальных границ. Таким, выжившим в разных современностях, учением было, например, христианство, противопоставившее, в трактовке его инсталлятора, апостола Павла, ветхозаветному закону новозаветную благодать воскресения. Ни одна из дальнейших сотериологий, явившихся в свет на Западе, не была в силах тягаться с этой. И все же социалистическая мысль XIX столетия, взошедшая на свою вершину в марксизме, оказалась в состоянии подняться до уровня эрзац-религии и завладеть массовым воображением, пусть не гарантируя бессмертия, но, тем не менее, внушая надежду на то, что на исторической оси будет достигнут максимум, на который может рассчитывать человек в благоустроении общества и утверждении справедливости. По-своему дальнобойно спасительными эрзац-религиями стали и ницшеанство, и фрейдизм. Все эти нехристианские доктрины, соперничавшие с новозаветной верой, сузили образ врага, от которого следовало избавляться. Место смерти заняли: капитал; сам homo religiosus, превосходимый сверхчеловеком; бессознательное – как источник психических расстройств (как антропологический недуг). Расовое избранничество, проповедовавшееся национал-социализмом, было попыткой скрыть идеологичность, присущую любой сотериологии: вместилищем спасения выступило здесь недряхлеющее родовое тело. Как раз по той причине, что расовое умозрение претендовало на верифицируемость, оно подлежало испытанию на прочность (войной), которого не выдержало, обернувшись наименее успешным из всех обольщений, находившихся в сотериологическом репертуаре социокультуры.

После краха тоталитарных режимов, последних прибежищ большой сотериологии, она пошла теперь на убыль, выродившись в рецепты по всего лишь продлению персональной жизни (с помощью диет, чудо-лекарств, спортивных упражнений и т. п.), в превентивную защиту населения от терроризма и в меры (точнее: полумеры) по сохранению планеты, которая попала под угрозу исчерпания природных ресурсов. Технологизация спасения, которую сделал своей темой Слотердайк, – один из показателей убыстрившегося упадка, переживаемого былым упованием на загробное воздаяние.

Спасение по предположению, по ожиданию (Второго пришествия, перерождения человечества, коммунизма) имеет в виду любого из нас, неселективно, может быть принято или отвергнуто кем угодно – и эллином, и иудеем. Наряду с сотериологией ex hypothesi социокультура предлагает и иную – не столько теоретическую, сколько экспериментальную, оберегающую прошлое ради настоящего и будущего, обращенную не к безликому социуму, а к творческим элитам. Речь идет о том, что социокультура печется об увековечивании интеллектуальных вложений, материализованных в разного рода медиумах – в архитектуре, изобразительных и зрелищных искусствах, письменности и т. д. – и принимающих форму текстов, в широком значении слова.

Довлеющий себе текст, способный циркулировать без автора (и потому нередко забывающий о нем), как и без всякой иной референтной инстанции, позволяет отправителю представить себе свое существование оторвавшимся от хрупкой плоти, протекающим сразу и по эту и по ту сторону мира сего, посланным в любое будущее, каким бы оно ни стало. Спасение отчуждается, таким образом, от индивидуального тела и передоверяется производимому человеком продукту, который и впрямь не эфемерен, но при этом лишь заместителен по отношению к своему тленному создателю.

Откладываемые в архив и там консервируемые, тексты скапливают по нарастающей линии гигантскую по объему, сверхизбыточную информацию о человеке и его историческом развитии, которую не в силах переработать и усвоить себе в подробностях никакое сознание. В хранилище коллективной (в пределе – общечеловеческой) памяти тексты превращаются из спасающих в спасаемые. Архив – крайность сотериологии, диалектическая перверсия спасения, опрокидывающая таковое на собственное средство, на текст. Будучи метафизичной в проекции на внешнюю действительность, социокультура мультиплицирует это качество, занимаясь архивированием своих документов, составляющих область ее собственного инобытия, не совпадающего с тем, чем она является в данное время. Как и воображаемое спасение, то фактическое, которое совершается в архиве, испытывает сейчас кризис: сообщения, распространяемые в электронно-социальных сетях, более не принадлежат к тому, что Ницше называл «монументальной историей». Чересчур тесно зависимые друг от друга и безоглядно приватизирующие публичное коммуникативное пространство, они затрудняют отбор, вследствие которого социокультура фиксирует и сакрализует свое прошлое в памятниках, предохраняемых от ветшания и осквернения[377]. Можно сказать, что спасение-в-тексте социализовалось, утратив свою персонологичность, как если бы оно было спасением-в-вере.

4