Через полгода, уже после смерти Блока, познакомившись и подружившись с Н. А. Нолле-Коган, Цветаева создает цикл «Подруга». В этом цикле находит развитие ряд мотивов и образов цикла «Марина» (на что уже обращала внимание А. А. Саакянц) [Саакянц 1981: 431–436; Цветаева 1980: 495–496]. Позже «Подруга» была включена Цветаевой в книгу «Стихи к Блоку» (Берлин, 1922), так что связанность этого цикла с Блоком несомненна. Цикл посвящен полумифической «последней подруге» Блока (посмевшей осчастливить умирающего вестью о рождении ребенка) и его мифическому сыну. В последнем, лучшем из стихотворений цикла («Последняя дружба…») создается (уже не имевший никакой фактической основы) образ «последней подруги» у ложа умирающего Блока:
Это стихотворение — проекция образа «последней подруги» (найденного, как ей казалось, в реальности и досозданного ею в стихах) на саму себя, которая могла бы — должна была бы! — оказаться рядом с умирающим поэтом.
Образное и эмоциональное родство циклов «Марина» и «Подруга» обусловлено (хотя бы отчасти) их внутренней обращенностью к Блоку. Видимо, уже в конце апреля 1921 года Цветаева остро переживает то чувство по отношению к Блоку, которое она два года спустя сформулирует в письме к самому духовно близкому человеку — Пастернаку: «Встретились бы — не умер». Это была ее тайна, ее глубокое и трагическое убеждение.
Через три месяца Блока не стало. Смерть его Цветаева ощутила как «громовой удар по сердцу». Вскоре она публикует в альманахе «Пересвет»[39]
подборку «Из стихов к Блоку» с эпиграфом: «Тебя, как первую любовь, / России сердце не забудет» (строки, которыми Тютчев в свое время откликнулся на смерть Пушкина).В подборку Цветаева включила четыре стихотворения, отмечавшие основные вехи в постижении ею Блока:
1. «Ты проходишь на Запад Солнца…» (1916) — первое осознание высшей и просветленной природы Блока, его «нерушимой стези» и обреченности и одновременно — формулировка отказа от прижизненной встречи;
2. «Думали — человек!..» (1916) — видение (провидение!) как бы уже состоявшейся смерти поэта за пять лет до реальной; это стихотворение при жизни Блока не включалось Цветаевой ни в число переданных ему, ни в рукописный сборник «Современникам»;
3. «Как слабый луч сквозь черный морок адов…» (1920) — с пометой: «В день, когда взрывались пороховые погреба на Ходынке, и я впервые увидала Блока»;
4. «Други его — не тревожьте его!..» — с пометой: «Москва, 2-го р[усского] августа 1921 г. девятый день» (после смерти Блока). В последнем, в частности, читаем знаменательную строфу:
Мучительное и одновременно просветленное переживание смерти поэта, хождение «по его следам — уже остывшим» продолжается всю осень и разрешается в ноябре 1921 года созданием ряда новых стихотворений, глубоко и по-разному осмысляющих уход и посмертную судьбу Блока, а через это — место поэта («Орфея») в мире.
Этот последний «блоковский цикл» (куда органически входит и цикл «Подруга») хронологически обрамляется двумя стихотворениями, обращенными к Ахматовой: «Муза» (6 ноября 1921) и «Ахматовой» (16 декабря 1921).
Мы не знаем более поздних стихотворений Цветаевой, открыто обращенных к Блоку. Однако тайный внутренний диалог продолжался. Отголоски и результаты его отчетливо заметны в поэзии, прозе и письмах Цветаевой 1922–1937 годов.
Рассмотренные нами произведения лишь слегка приоткрывают мучительную и очистительную драму отношений Марины Цветаевой с поселившимся в ее душе образом Блока. Во введенных в оборот новых материалах (стихи и поэмы 1916–1923 гг.) преобладает в основном «субъективный» аспект этой драмы, отражающий глубоко личный, сокровенный, исполненный страстей пласт души. Развитие «объективного» аспекта, прозрение тайны намеренно отделенного и изъятого из «страстей души» образа Блока, напряженные раздумья о нем, о человеческом, стихийном и божеском воплощении в феномене поэта, начавшиеся в стихах к нему в 1916 году, продолжились в блистательной прозе Цветаевой 1925–1937 годов.
О магии слова в жизни и поэзии Марины Цветаевой
(По поводу сборника «Разлука»)[40]
И тут кончается искусство,
И дышат почва и судьба.