От Пушкина до Цветаевой. Статьи и эссе о русской литературе

Конечно, мы далеки от отождествления емкого образа «некий Карл» с Блоком. Но отметим, что Карл по отношению к Роланду — существо и соприродное (герой и рыцарь), и иерархически более высокое (король). Вспомним также, что за месяц до «Вечера поэтесс» и за два до написания «Роландова рога» Цветаева создала поэму «На Красном коне», поэму о проходящей через всю жизнь устремленности героини к соединению ее с Гением, образ которого стал формироваться в цветаевской поэзии после «открытия Блока».

Неутолимая тоска по «всепониманию» со стороны соприродной и одновременно более «высокой» личности была присуща Цветаевой всегда. Эта тоска находила себе частичное удовлетворение в заочном (реже — очном) общении с большими поэтами настоящего и прошлого или в страстных поэтических обращениях к тому образу, который именовался Гением, Ангелом, Крылатым. В диапазоне этих двух, иногда почти сливающихся, уровней (возможно, охватывая оба) и находит свое место образ «некоего Карла».

В рассматриваемом жизненном периоде из всех современных больших поэтов самым близким Цветаевой по душевному складу и самым высоко чтимым ею был Блок. И сколь страстно желала она быть им услышанной, показывают события, развернувшиеся месяц спустя после создания «Роландова рога», в годовщину ее первой «встречи» с поэтом.

В апреле 1921 года Блок в последний раз приезжает в Москву: пребывание в столице падает на 19–27 апреля. За четыре вечера шесть раз он выступает с публичным чтением стихов (20, 22, 24 и 26 апреля). На этот раз Цветаева не присутствует на его выступлениях. Но с присущим ей вниманием к «знакам» она предпринимает 26 апреля, ровно через год, день в день[37], после того, как она впервые увидела и услышала Блока, последнюю попытку его «окликнуть».

Двадцать шестым апреля помечено письмо Цветаевой к Ахматовой. Приведем из него короткие выдержки:

Дорогая Анна Андреевна!

Так много нужно сказать — и так мало времени! Спасибо за очередное счастье в моей жизни — «Подорожник». <…>

Еще просьба: если Алконост возьмет моего «Красного Коня» (посвящается Вам) — и мне нельзя будет самой держать корректуру, — сделайте это за меня… <…>

Готовлю еще книжечку: «Современникам» — стихи Вам, Блоку и Волконскому. <…>

Пусть Блок (если он повезет рукопись) покажет Вам моего Красного Коня.

Письмо само по себе значительно, ибо освещает важный этап в отношениях Цветаевой и Ахматовой, но мы ограничимся — в рамках нашей темы — краткой гипотетической реконструкцией отраженной в письме ситуации.

С 1916 года Цветаева внутренне сопрягала имя Блока с именем Ахматовой. В цитированном ранее письме к Бахраху она подчеркивает свое отношение к обоим как более личное («клочья сердца»), чем даже к Пастернаку. В представлении Цветаевой этого времени только эти два поэтических имени (мужское и женское воплощение поэзии) представляются соотносимыми. Кроме того, у нее были основания считать, что отношение Ахматовой к Блоку отличается особой сложностью и напряженностью.

Когда именно созрело у Цветаевой решение приурочить передачу «Красного Коня» к годовщине ее первой реальной встречи с Блоком, мы не знаем. Но до нее не могли не дойти слухи о том, каким тяжело больным и усталым Блок приехал на этот раз из Петрограда. Его близкий уход из жизни она «увидела» еще в 1916 году, но конкретные сведения о его состоянии не могли ее не ужаснуть. И желание как-то «прикоснуться» к уходящему Блоку охватило не только Цветаеву. Известно, что и Пастернак 24 апреля предпринял не увенчавшуюся успехом попытку договориться о встрече[38]. Могла узнать Цветаева и о грубых и жестоких выпадах против Блока на вечере в Доме печати. Все это могло подтолкнуть к осуществлению запретной и тайной мечты. И вот, дождавшись годовщины «встречи» (26 апреля, напомним, помечены ее стихи, переданные в 1920 году Блоку), она решается передать ему теперь свою поэму. Поэму, в известной мере явившуюся творческим итогом сложного внутреннего развития, импульс для которого получен был ею — заочно — от Блока. Оба уровня ее отношения к Блоку сливаются в этом шаге: поэтический, преображенный — и личный, жажда одарить и протянуть руку.