От Пушкина до Цветаевой. Статьи и эссе о русской литературе

Наиболее полное и беспощадно откровенное воплощение этого грозного образа мы находим в поэме Цветаевой «На Красном коне» (январь 1921). Здесь он именуется «мой Гений» и «Ангел» и требует от героини отказа — во имя любви к нему — сначала от любимой куклы, затем от возлюбленного и, наконец, от сына. Гений = Всадник — это максимально конкретное в творчестве Цветаевой воплощение в поэтическом слове той же трудно выразимой высокой реальности ее душевно-духовного бытия, которая именовалась в детстве «про себя» «Вожатый», а после заочной «встречи» с Блоком осознанно вошла в ее поэзию как образ требовательного, а зачастую и жестокого в своей требовательности Гения-Ангела, распоряжающегося не только творчеством, но и всей ее жизнью.

Создание этой поэмы, венчавшей целый этап развития творчества и посвященной в первом издании Ахматовой, дало Цветаевой повод попытаться вступить в прямой контакт с Блоком. Но эта попытка имеет свою предысторию.

* * *

Видимо, уже с лета 1916 года, сразу после первых «Стихов к Блоку», в Цветаевой нарастает, вопреки стихотворному самозаклятию «И по имени не окликну, / И руками не потянусь», тайное и страстное желание «окликнуть» Блока, дать знак о своем существовании. И вот где-то между 8 июля и 16 августа 1916 года она решается робко «окликнуть» Блока — не голосом — стихами, не по имени — по инициалам… Именно в это время отправляется в Петроград, в журнал «Северные записки», цикл «Стихи о Москве»[34], который, по утверждению Цветаевой, был вдохновлен Ахматовой и внутренне обращен к ней. В цикл включено стихотворение, обращенное к Блоку, «У меня в Москве — купола горят!..». Вместо посвящения перед стихотворением поставлены инициалы «А. Б.». Стихи Цветаева публикует под своим именем в январском номере журнала за 1917 год.

Одновременно с отправкой стихов в Петроград Цветаева создает поразительное по глубине и страстности стихотворение «Я тебя отвоюю у всех земель, у всех небес…» (15 августа 1916), где речь идет о борьбе героини (у коей «лес <…> колыбель, и могила — лес») за обладание неким крылатым, но смертным существом, о котором сказано: «…мир — твоя колыбель, и могила — мир!» Стихотворение достойно отдельного исследования; при жизни Цветаевой оно никогда не публиковалось, хотя куда более слабые стихи этого года были включены позже в сборник «Версты». Есть основания полагать, что образ героя стихотворения сложился не без влияния образа Блока. Борьба за обладание героем («Я о тебе спою — как никто другой. / <…> / Я тебя отвоюю у всех других — у той, одной») — отражение тайной, подавляемой мечты о прижизненном соединении, на пути к осуществлению которой встает космическая, «всемирная» природа героя, ускользающая от любой формы присвоения.

Обратим внимание на то, что из всех «Стихов к Блоку» Цветаева выбрала для публикации именно то, которое заканчивается знаменательной строфой: «Но моя река — да с твоей рекой, / Но моя рука — да с твоей рукой / Не сойдутся, Радость моя, доколь / Не догонит заря — зари». Здесь, с одной стороны, просветленное осознание неизбежности земной «невстречи». Но, с другой стороны, образ двух зорь, слившихся в одну сплошную зарю, в поэтике Цветаевой (да и раннего Блока) вовсе не означает невозможного (срав-ним: «Смерть Блока я чувствую как вознесение», «Не хочу его в гробу, хочу его в зорях» — в письме Цветаевой к Ахматовой в августе 1921 года; цит. по: [Саакянц 1981: 430]). Иными словами, здесь, на земле, рука с рукой не сойдутся, но заря, догнавшая зарю, есть образ Вечной Зари, «иной» жизни и иных возможностей, где — кто знает… (ср. в стихотворении «Брожу — не дом же плотничать…»: «на тебя, небывший мой, / Оглядываюсь — в будущее»).

Следующая известная нам попытка Цветаевой «окликнуть» Блока относится к 1920 году, к тем дням, когда она впервые его увидела и услышала. Это событие отражено в записях самой Цветаевой, в уже цитированном письме к Пастернаку, а также описано ее семилетней дочерью. Отметим некоторые важные подробности этой «встречи-невстречи», частично уже названные, но не приведенные в систему другими исследователями.

1. Имели место две попытки передачи стихов Блоку — одна на чтении в Политехническом музее (26 апреля 1920 года по ст. ст.[35]), другая во Дворце искусств (1 мая того же года). В первом случае Цветаева была одна, без дочери, она оказалась с Блоком «рядом, в толпе, плечо с плечом», перед входом в Политехнический музей, «стихи в кармане — руку протянуть — не дрогнула» (письмо Б. Пастернаку от 14 февраля 1923 года по н. ст.). Цветаева не обратилась к Блоку лично, но рукопись со стихами, которая была у нее в кармане (приготовленная к передаче), как явствует из упоминавшейся работы А. А. Саакянц, сохранилась в архиве Блока [Там же: 426]. После стихов стояло: «Москва, 26 апреля 1920 г., ст. ст. Александру Блоку от М. Цветаевой». Рукопись содержит пять стихотворений 1916 года: «Имя твое — птица в руке…», «Нежный призрак…», «Ты проходишь на Запад Солнца…», «Зверю — берлога…», «У меня в Москве — купола горят!..».