От рассвета до полудня [повести и рассказы]

— А я и говорю: спасибо, мол, Алеша, исполнил свое слово и прислал, как уговаривались, сверхопытного работника.

— Ты тумана не напускай, Евген Кузьмич, а помоги ей поскорее разобраться в обстановке.

— Сейчас на экскурсию как раз поведу.

— Прямо остришь на каждом шагу, Евген Кузьмич.

— Так я ж правду говорю, что пойдем сейчас по местам стройки цехов.

— Вот и отлично, Евген Кузьмич. А то, что она в нашем деле ничего не смыслит, так это все наживное. Надо только как следует помочь ей, подсказать что и как, тогда у нее пойдет.

— А я и говорю: она молодец, пойдет.

— Вот давай сообща и поможем ей покрепче да поскорее утвердиться на ногах.

— Да я всегда и всей душой…

Пока они так вот выясняли и устанавливали свои отношения к комсоргу не существующей пока комсомольской организации механического завода гидросторя, Вика Лядова успела расправиться и с первым (суп-макароны без мяса) и со вторым (пшенная каша без подливки) и, хватив залпом целый стакан третьего (жидкий кисель таинственного серо-голубого цвета), вытерла платочком губы и вновь заявилась в кабинет директора.

— Как раз кстати, — сказал Евген Кузьмич. — Только что звонило ваше высшее начальство-командование и интересовалось, что да как насчет вас, и я сказал, что мы сейчас пойдем с вами, так сказать, по местам боев, устроим ознакомление с цехами. Пошли, — заключил он, решительно поднявшись и с грохотом отодвинув деревянное кресло, на котором сидел и которое едва вмещало его тучную фигуру.

Завод располагался на левом берегу реки, на самой круче, над шлюзами, сухим сейчас, разломанным каналом, по которому до войны происходило оживленное передвижение сверху вниз и снизу вверх пассажирских и грузовых судов, барж, катеров и яхт.

С заводского двора была видна вся плотина, километровой подковой изогнувшаяся между берегами против течения. Внизу, у нижнего бьефа, у подножия плотины громоздились огромные коричневые, серые и фиолетовые валуны, каждый величиною с добрую хату, а то и с двухэтажный дом, но казавшиеся отсюда, с крутизны левобережья, не больше спичечных коробков. Вдалеке, на правом берегу, стояло серое широкооконное здание машинного зала. И машинный зал, и плотина, и часть шлюзов золотились тесовой опалубкой. Опалубкой были перебинтованы и бычки. По проезжей части плотины сновали потрепанные, измазанные бетонной жижей грузовики, ползали паровые краны.

Для спуска воды с верхнего бьефа в могучем железобетонном теле израненной войною плотины были пробиты донные отверстия. Сквозь эти рваные дыры, схлынув за неделю, теперь ровным потоком падала, разбиваясь вдребезги о хаос гранитных валунов, голубая и стеклянная пенящаяся речная вода. Над валунами стояло облако водяной пыли. Иногда в этой пыльной завесе повисала радуга. Как раз в тот момент, когда Вика вышла следом за Евгеном Кузьмичом на заводской двор и остановилась, очарованная открывшейся ее взору панорамой стройки и заречными, подернутыми знойным маревом далями, как раз в этот момент на реку налетел степной ветерок, сплошь пропахший тополиным духом, качнул водяной шлейф над валунами, и радуга враз засияла всеми своими сказочными цветами.

— Пойдемте, Виктория, пойдемте. Время не терпит, — легонько коснувшись ее руки, сказал Евген Кузьмич.

Завод, как и все на гидрострое, был разрушен. Многие здания цехов стояли с обгорелыми стропилами, покореженными балками, закопченными проемами окон и дверей. А некоторые помещения уже были восстановлены, отремонтированы, стекла в их окнах чисты, свежие тесовые двери и ворота покрашены где охрой, где суриком, где берлинской лазурью — куда чего хватило.

Отремонтированные цехи гудели и гремели. В них уже шло изготовление металлоконструкций для плотины и шлюзов.

— Когда мы полностью введем в строй наш завод, то будем иметь огромный удельный вес на гидрострое, — говорил Евген Кузьмич, шагая по двору. — Наших металлоконструкций потребуется неисчислимое количество, и их будут создавать вот здесь. — Он остановился и топнул ногой, словно собираясь пуститься в пляс. — А без металлоконструкций ни плотины, ни шлюзов, ни машинного зала не построишь ни за какие гроши, хоть весь белый свет переверни для этого вверх ногами. Вот какое мы с вами, Виктория, имеем значение. Поэтому нас с вами так и торопят с восстановлением. Скорее, скорее, черт бы нас побрал совсем, поворачивайся, Евген Поливода. — Он вытер огромным, как полотенце, носовым платком шею и лоб, обильно покрывшиеся потом, вытянув за уголок это полотенце из кармана обширных молескиновых шаровар, заправленных в стоптанные солдатские сапоги. — Молодежи у нас полно, — продолжал он рассказывать, — хоть пруд пруди. Весь завод, можно сказать, молодежный. И восстанавливает цеха молодежь, и за станками, прессами, штампами, горнами-наковальнями тоже стоит молодежь. А дальше так еще швыдче пойдет, помяните мое слово, Виктория, не вру, ибо врать не приучен с малолетства, еще мать за вранье била, не щадя своих сил.