От сессии до сессии

Одеяла выдали не всем. Даже на девушек не хватило. Они сдвигали кровати и укрывались двумя, тремя, четырьмя одеялами. Кому как повезло. Ложились в верхней одежде. Надевали все рубашки, кофты, свитера. Завидовали запасливым, которые выглядели, как челюскинцы на полюсе. К концу сентября все спали в одежде. Некоторые в куртках, фуфайках, пальто. И корили себя за то, что не взяли шубу или тулуп. Не снимали и обувь. Толя снимал. На нем было два свитера. А ноги он толкал в рукава фуфайки. И они никогда не замерзали. А если спать в обуви, то ноги не отдохнут.

Утром изо рта шел пар. Шутили, что это морозовские сигареты. Бесплатно и сердито. Математики не пели не про потерянную резинку, не про времена года, но на разные голоса характеризовали обстановку, которая им все больше не нравилась. Хотя могли бы порешать уравнения, вместо того, чтобы ругаться. «Колотун, драбоган, полный крантец». Это только нормативная лексика. С ненормативной характеристика была более пространная. Утром уже никто не стоял обнаженным до пояса возле уличного умывальника. Да и вода, если оставалась в них, то подергивалась ледяной корочкой.

Самые чистоплотные макали пальцами в воду и проводили возле глаз и по щекам. А потом досуха вытирали все это полотенцем. Хотя вытирать было нечего. Совершенно. Одну девочку «скорая помощь увезла с высокой температурой». Сразу в Академгородок. Завидовали ей люто.

В один из позднесентябрьских дней пошел дождик. Сначала падали редкие мелкие капельки. Но видно смотрящему за погодой стало стыдно. Тяжесть капель увеличилась, а падение участилось. Дождик морозил весь день. И всю ночь. Под шелест дождя легче засыпается. Естественно, картошку отменили. Но чем заниматься в пионерском лагере, где ни телевизора, ни библиотеки, ни магнитофона. Даже настольных игр. Это в которых бросаешь кубик и передвигаешь фишку. Читали, писали письма, говорили о том о сем. И всё это под бесконечную мелодию дождя.

Письма были не просто отписками, вроде того: «Здравствуйте, дражайшие маменька, папенька и младший брат Сереженька. В первых строках моего письма спешу вам сообщить, что кормят нас здесь архизамечательно. Только что авокадо не дают. И то только потому, что мы не настаиваем. Очень весело. От смеха у меня болит живот». Нет! Нет! Писали длинные письма-послания, шлифуя день ото дня свое литературное мастерство. Здесь были подробные описания природы, окружающих их людей, философские размышления о смысле жизни, попытки заглянуть в недалекое и далекое светлое будущее. «Золотой век» русской культуры стал возможен потому, что у людей слишком много было свободного времени. Письма разрастались до трактата или художественного шедевра. Что и неудивительно! Мастерство растет от постоянных занятий.

Художественным даром могут обладать не только филологи, но и математики, и даже биологи. Что вообще-то трудно представить. Потому что биологов не считали совсем за людей. Биология среди наук занимала самую последнюю строчку.

Пестики! Тычинка! Ха-ха! Сразу же вспоминался рисунок, сделанный в школе биологиней на доске. А ведь есть Мандельштам, интегралы и теория относительности, которую ни один физик не мог внятно объяснить. Наверно, потому, что слишком хорошо ее понимал.

Не пугала даже мысль о том, что почувствует адресат, получив толстый конверт, в который затолкана целая тетрадка, исписанная бисерным почерком. Бумагу экономили.

Вдруг картофельный сентябрь затянется до новогодних елочек, а им не на чем даже будет описать свои впечатления от ярких новогодних праздников? Никто не видел конца картофельного поля. Только высказывали разные предположения, где оно могло закончиться. Может, оно заканчивается там, у самой советско-китайской границы. С китайцами отношения напряженные и вряд ли они разрешат нашим колхозникам сажать картошку на своих землях. Ходокам, которые ходили на край поля, тоже особой веры не было. Не признаются же они в том, что не выполнили коллективного поручения! Может быть, сходили за горизонт, посидели, покурили. И все это не торопясь, освящая свою неторопливость лозунгом «дураков работа любит». Они же не дураки. А потом так же не торопясь вернулись и рассказывали сказки братьев Гримм, как они дошли до самого края поля. А вдруг вообще никакого края нет?

Бригадир, который всё знал и четко выговаривал название центрального органа коммунистической партии Китая «Жэньминь жибао», когда его спрашивали, где конец поля, махал рукой, при этом отвернувшись в другую сторону, как будто там, куда он махал рукой, было нечто такое, что не подобает видеть простому человек:

— Там!

Глаза у него были очень грустные. Большие, темные и грустные, как у колхозной коровы. Даже те, кто вначале не верил в советско-китайскую границу, теперь поверили в нее. Там и только там может закончиться бесконечное картофельное поле. Конец поля с каждым днем становился всё дальше, как светлое коммунистическое будущее, которое, может быть, когда-нибудь наступит, но уж точно не при нашей жизни.

Бабье лето — это хорошо. Днем припекает солнце, ветерок гладит кожу. И никаких насекомых.