От сессии до сессии

Она была грузной, высокой. Когда она прошла от дверей до преподавательского стола, даже пол жалобно заскрипел. Если человек неприятен, то всем неприятен. Всех поразила не ее строевая походка. Да мало ли кто и как ходит. Хотя женщину, конечно, не украшает солдафонский шаг. Мужчины таких женщин боятся. Но как она была одета! Разве так можно одеваться преподавателю, особенно если ты женщина? Сорочка навыпуск. И… О! кошмар! Черные брюки, прикрывавшие внизу бездарные туфли. Женщины носили брюки, носили джинсы. В моду ухе входили женские шорты, которые, правда, вызывали осуждение у старшего поколения. Это для дома, для работы на даче, для субботников, для дискотек. Прийти в гости в брюках считалось не комильфо для дам бальзаковского возраста. Брюки не носили в учреждениях. Женщина — чиновница, преподавательница должна быть в деловом костюме. Она же приходит туда не соблазнять мужчин. Допускали некоторую вольность, кокетливость; ювелирные украшения, рюшечки, бантики, юбку до колен или даже чуть повыше. Цветные чулки. Прийти же в брюках — это сверхнеприлично, это вызов. Могли такое позволить еще молодым девушкам. Для остальных это было равносильно тому, что заявиться обнаженной или в бикини. Ну, или почти тоже самое по всплеску отрицательных эмоций. Молодая девушка, мелкий клерк (об этом даже написали в областной газете), пришла на работу в обтягивающих джинсах «мэйд ин не наши». Мужчины не сводили взглядов с ее попки. Когда она проходила по коридору, они провожали ее долгими взглядами. Девушка не могла устоять перед соблазном покрасоваться в штанишках, за которые она спекулянту выложила месячный оклад. Так ее вызвала начальница и отчитала до слез. Плакала, разумеется, девушка. Начальнице даже пришлось утешать ее.

Джинсы надолго исчезли из делового гардероба. Даже юбки она теперь носила почти до щиколотки.

В брюках, конечно, студентки ходили. Но чтобы преподавательница! На нее косились. И это в Новосибирском университете, который славился своим вольнолюбием, порой переходящим в диссидентство. Недаром именно в Доме ученых опальные барды дали свой знаменитый концерт.

Не это было главное. Не брюки. Подумаешь! Всё-таки времена были другие. Смирились и с преподавательскими брюками. С западных журналов да уже и с советских смотрели с фотографий женщины в деловых брючных костюмах. Ателье осваивали новую моду.

Обрядова поставила темно-коричневый портфель на преподавательский стол, кивнула вытянувшимся в струнку студентам, что означало, что она поздоровалась и дала разрешение садиться. Опустились на стулья. Не на пол же! Она достала из портфеля листы, исписанные мелким очерком. Положила их на середине стола, сравняла бумажную пачку. Потом тяжелую, может быть, даже хрустальную, пепельницу. Все эти манипуляции она производила в полной тишине, как бы позабыв о существовании студентов. Возле пепельницы положила пачку «Беломора», а на нее коробок спичек. Никто ничего не понимал. С нетерпением ждали разгадки. Ее движения завораживали. На ее же лице не выражалось никаких эмоций. Студенты не переглядывались, не шептались. Анна Степановна надорвала край пачки, вытряхнула папироску, размяла. Сжала мундштук, как положено. И поднесла папироску к губам. Чиркнула спичкой, сделала несколько затяжек. Подошла к окну, открыла форточку. Сделала долгий выдох. Прямая белая струя устремилась наружу. Вообще-то наружи было морозно. Девчонки зябко передернули плечами.

Анна Степановна затушила окурок в пепельнице. Подняла взгляд.

— Начнем!

Ее лекцию было хорошо конспектировать. Говорила она четко, никаких лирических отступлений, слов-паразитов. Строго по плану, логично и доказательно. Делала нужные паузы и продолжала.

Удивительно, но пара пролетела как одно мгновение. Когда прозвенел звонок, даже не поверили, что лекция закончилась. Анна Степановна еще за это время сделала пару перекуров.

— Это что было? — спрашивали девчонки на перемене друг у друга. — Кошмар! Разве преподаватель может так себя вести?

— Девочки! Надо жаловаться!

— Куда?

— В деканат. Нет! Но это с ума сойти курить на лекциях. Она еще и водку будет пить.

Стали решать, кому идти в деканат. Никто не хотел. Решили написать коллективную жалобу. Следующие перемены сочиняли и писали жалобу. Подписались. Пошли к ребятам.

— Конечно, девочки, всё это так, — согласился Слава. — Но давайте не будем торопиться. Мы же ничего не знаем о ней.

— И что?

— Спросим у старшекурсников. Они же прошли уже через это. И на счет жалобы подскажут. Нужно или не нужно. А то наломаем дров на свою голову.

Это было разумно. Да и вообще всё, что говорил Слава было разумно. Среди них у него был самый большой жизненный опыт. Он работал комсоргом в совхозе, служил в Германии, потом два года рабфака. А на первом курсе он стал профоргом. Старшекурсники, выслушав их, ухмыльнулись. Ничего не сказали, а посоветовали обратиться к Боре Шарифулину, четверокурснику, который специализировался у Обрядовой и знал о ней больше всех.