От сессии до сессии

Боря — татарин. На филологическом отделении он легенда. Ему пророчат славу академика. Кажется, он знает все тюркские языки. По крайней мере, очень много. У него жесткий кучерявый волос. Очки с толстыми линзами. Он сидит на кровати. Это его любимое место. И со снисходительной улыбкой выслушивает жалобы девчонок. Кажется, они закончили. Ждут, что им скажет будущий академик.

— Не вы первые и не вы последние, — говорит Боря.

И опять улыбается.

— В смысле.

— На Анну Степановну столько жалоб, что из них можно составить солидную книгу жалоб. В прочем, читать ее будет скучно. Одно и то же. То, что вы рассказали сейчас.

— И… и почему же терпят этого солдафона в университете?

— Ну, на счет солдафона вы попали не в бровь, а в глаз. Когда началась война, Анна Степановна тогда Аня, конечно, приписала себе годы, чтобы попасть на фронт. И попала. И представьте себе, не медсестрой, не какой-нибудь телефонисткой, а стала разведчицей. А знаете, что такое фронтовой разведчик? Ходить постоянно в тыл врага. Брать «языков», сталкиваться с противником нос к носу. И вот представьте себе, эта хрупкая девчонка… а тогда она была хрупкой, я видел ее фронтовые фотографии… перерезает глотку. Да, фашисту. Но… Ни одна из вас и курицу не сможет зарубить. Наверно, после первого ее рвало. Убитый являлся ей в сновидениях. Но потом привыкла. Сколько у ней их еще будет. Дошла до Берлина.

— Мы этого не знали.

— Она никому и не рассказывает о войне. Это я слышал от других людей, которые ее хорошо знают. Да у нее орденов, медалей, с головы до ног могла бы ими обвешаться. После войны поступила в Ленинградский университет. Там как раз набирали группу, которая должна была заниматься малыми народами Сибири. И всю жизнь в экспедициях. Мне, кажется, что там нет такого уголка, где бы ее нога не ступала. Ее в каждом стойбище, на каждом зимовье знают. И даже открыла новый народ, о котором до нее никто не знал.

— Как так!

— А вот так. На Таймыре забрела в одно селение. Живут там несколько семей. Человек сто, не больше. И по жилищам, и по внешности якуты якутами. А когда заговорили, она чуть не грохнулась в обморок. Так же говорил Аввакум, семнадцатый век. Ну, выяснила, что это старообрядцы. Так далеко ушли, чтобы их никто не нашел. В жены брали якуток. А речь старорусскую сохранили в первозданной чистоте. Она им: «Так вы же русские! — «Да мы русские. Но нас называют так-то. Якутским словом».

— Феноменально!

— Азбуки создавала, писала учебники, школы открывала, редакции газет. То, что какие-то малые народы сохранились и не утратили еще своего языка, это ее заслуга. Да ее в Канаду приглашали. Она там тоже языки малых народов канадского Севера изучала. В сельве Бразилии какие-то неведомые племена обнаружила.

— Но мы же не знали этого. И всё равно курить в аудитории.

— Фронтовая привычка. Ее за это даже в райкоме разбирали. Она всех послала в одно место. Не то, чтобы ее боятся. Но представьте фантастическая женщина. Мировая известность. Смирились. Так что и вам, ребята, советую.

— Ну, ладно! Мы чо! Тем более она в форточку курит. Необычно всё-таки.

— А почему папиросы* — спросил Толя. — Всё-таки как-то сигареты…

— На дух не выносит. Только «Беломор»! и только ленинградский.

Теперь они глядели на нее другими глазами. Да, лекции ее были по-военному строги, без всякой патетики. Соплей, ничего лишнего, никакой воды. Ни одного слова не выкинешь и не вставишь. Как проза Бунина. Спрашивать ее о личном было бесполезно. Боря предупредил, что она этого дела не любит. И даже никак не прореагирует. Закончился ее курс внезапно, незаконченным. Был конец декабря. В начале занятия, кивнув на приветствие, она сказала, чтобы все сдали зачетки. Да, курс не дочитан. Но это неважно. Вряд ли кто-то из них хочет стать этнографом. А кто захочет, и без ее курса станет.

Всем поставили зачеты автоматом.

Анна Степановна исчезла. Ее не видели ни в ВЦ, ни в главном корпусе. Снова пошли к Боре.

Он покачал головой.

— Кризис. Обострение.

— Не поняли!

— Ну, не может она долго в городке. Что-то ее гложет. И едет к своим детям. Наверно, так их нужно называть. На самолете, на поезде, на машинах, на тракторах, на вертолете, на оленьей упряжке. В какое-нибудь далекое стойбище. Где она всех знает. А ее встречают как родную. Для них это праздник.

Закурила Анна Степановна, тогда она еще, конечно, была еще Анечкой, после того, как погиб Саша. Он прикрывал отход разведчиков. Ребята вышли к своим. А Саша остался лежать на вражеской территории.

Паренек с застенчивой улыбкой. Таким она его запомнила навсегда. Молодым, светлоглазым. Успели поцеловаться с ним два раза. Он даже стеснялся обнять ее, прижать к себе. Анечка выпила с разведчиками неразбавленного спирта. Всё внутри горело.