От сессии до сессии

Уже в эпоху так называемой гласности и перестройки ее трубадуры на всех углах будут дудеть о свирепости КГБ, которое \хватало чуть ли не всех подряд, зверски пытало в мрачных казематах, отправляло в мордовские лагеря тех, кто потом станет светилами мировой художественной литературы. Книжные прилавки заполонила диссидентская литература. Обалдевший от пропаганды народ бросился скупать ее, но вскоре разочаровался. Какой-нибудь Кочетков или Павло Загребельный по сравнению с ними выглядел титаном художественного слова. Но в те времена самиздат, которым торговали даже в общественных туалетах, шел по бешенной цене. Скупали писателей-невозвращенцв, извращенцев, типа Захер-Мазоха, «Кама-сутру», пособия по ушу. Некоторые предприимчивые молодые люди сами бросились сочинять всякий бред, выдавая всё это за диссидентскую литературу. На всех углах обсуждали прочитанное. Но почему-то никого не хватали под белы ручки, не заталкивали в «воронки» и не везли в подземные казематы и пыточные камеры. Рядовые обыватели, по крайней мере, этого не замечали. А прочитав десяток — другой страниц «Архипелага ГУЛАГа», советский человек с тоской смотрел на увесистый том и с тоской подсчитывал, сколько бы вышло пива. Получалось очень много. Даже с ершом. Даже если приглашать друзей на халяву.

После этого наш советский гражданин не возвращался к творчеству гиганта русской литературы. Чего стоили только авторские неологизмы, толстовские периоды на несколько страниц, имена героев, которые никогда не услышишь в жизни, эти бесконечные всхлипы и филиппики в адрес сатанинской власти, которая почему-то ему обывателю была по барабану.

Пропадала всяческая охота после этого читать заполонившие все книжные магазины опусы многочисленных эмигрантов; солженицыных, аксеновых, владимовых и проча, и прочая, м прочая, которые даже до пояса не доросли тех писателей, что никуда не уезжали: Распутину, Абрамову, Белову, Шукшину. Но в расфуфыренной среде советским читателям представляли их мелкими шелкоперами, которым куда уж до олимпийских вершин диссидентов.

Одной — двух передач на «вражеских голосах», где читали Солженицына, было вполне достаточно, чтобы отбить всякую охоту к дальнейшему прослушиванию. Тексты великого правдолюбца действовали как зубная боль.

Профессор Знаменский у Булгакова говорил: «Советская власть хорошая, но глупая». Это как раз был тот самый случай, когда власти делали всё возможное, чтобы навредить себе. Сделать из писателя средней руки звезду мирового масштаба, разбудить интерес у миллионов людей к его произведениям, предоставить ему бесплатно самолет для вылета на Запад, где его ждали всевозможные премии, гранты, награды, ордена, беспрерывные интервью, встречи с президентами и королевскими семьями, переводы чуть ли не на все языки мира, такие тиражи, о которых можно только мечтать, и, конечно, слава, которой позавидовала бы любая голливудская звезда. На явление Солженицына смотрели как на сошествие живого бога. Продолжалось это недолго. Бесконечное монотонное бу-бу-бу вскоре всем надоело, и герой отправился в «вермонтское заключение». Теперь на него смотрели как на помешанного. Что ему оставалось делать? Обиженный, он стал подковыривать уже Запад, ершиться и петушиться, надеясь, что смена темы поможет сохранить ему звездность. Прихлопнуть его, как комара, было невозможно. Это тебе никакой-нибудь Вася Пупкин, а мировая известность. Приходилось мириться. Поэтому покрутили пальцем возле виска и забыли. Постарались забыть и не обращать внимания на его вопли. Читателям тем паче уже изначально он был неинтересен. И новые его многосотстраничные талмуды пылились на книжных полках. Возвращение на Родину, из которого он опять постарался сделать шоу, всё-таки отрезвило его. Капиталистический рай оказался адом для России. Кругом воровали, грабили и убивали.

Увидел, что наделали с его родиной светочи демократии. Хотя и он тоже приложил к этому руку, призывая разрушить проклятое коммунистическое общество. Пытался говорить, убеждать, стать новым a la Лев Толстой последних лет жизни, метал громы и молнии, вразумлял невразумляемых правителей, взывал к их совести. Никто его не слушал и никого он уже не впечатлял. Роль пророка не получилась.

20

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ

Отрывок из сценария на праздник получения паспорта

На сцене девушка и юноша с эмблемами на белых блузах.

ДЕВУШКА

Во имя ленинских идей

Под наше партийное знамя

Встают легионы отважных людей

С советскими паспортами.

ЮНОША:

Ну, что бы, казалось, — книжица малая…

Но паспорт, словно присяга бойца,

Силой и гордостью небывалою

На целую жизнь согревает сердца!

ДЕВУШКА

Шестнадцать лет и мало, и много.

Вчера я, как будто, девчонкой была.

Сегодня другое — большая дорога

В прекрасную жизнь пред тобою легла.

ЮНОША

И думай — как пройти, не петляя,

Этапы такого большого пути,

Как честь гражданина страны не пятная,

Почетное званье сквозь жизнь пронести.