От сессии до сессии

Шел веселый человек с улыбкой до ушей, дымил сигаретой, наполнял свежий воздух благовонием винных паров. С недельной щетиной его лицо было похоже на доброго милого ежика. С рубашкой, выбившейся из-под брюк. С расстёгнутым зиппером. Шел веселый человек. Всех трогал. Кого словами, а девушек руками за выдающиеся места. Но те почему-то фыркали и отпрыгивали от него, словесно выражая негодование.

Пацан ли пробежит, щелбан ему отмерит. Да так шутейно, со всего размаху, что некоторые чуть на колени не падают. Старушка ли пройдет, поинтересуется, почему она без ступы и помела. Никак совсем склероз замучил? Ай-я-яй! А в молодые-то годы, наверно, пускалась во все тяжкие? Мужчина ли повстречается, предложит ему сброситься. Не с утеса на черные мокрые камни, а по рваному. Так он называл советские деньги. Как будто ему зарплату выдавали только испорченными купюрами.

Был веселый человек уверен, что всем встречным и поперечным весело от его шуток. И они сразу забывают всякие невзгоды, неприятности на работе и дома, мировые проблемы. Настроение их улучшается, и жизнь представляется не такой серой и однообразной. А все только потому, что они повстречали его, веселого жизнерадостного человека. И не заметил веселый человек, проморгал, упустил тот момент, когда с боковой дорожки вышли ему наперерез трое ребят, представителей советской молодежи, аккуратно одетых, в светлые рубашки, темные отглаженные брюки и черные начищенные туфли, постриженные, побритые и пахнущие одеколоном.

Только одно их отличало от других скромных советских ребят, которые учатся или трудятся на ударных стройках. Красная повязка повыше локтя, на которой было лишь три буквы «ДНД». Буквы-то всего три, но их никогда не писали на заборах. А у многих они вызвали даже страх.

К полной неожиданности дорогу этому веселому человеку перегородили трое этих ребят с повязками. Лица их были суровы и ответственны. Явно шутить они не собирались.

— Почему хулиганим, гражданин? Нарушаем общественный порядок? — спросил тот, который был посередине, высокого роста, широкоплечий, нерусской внешности. Такой богатырь из восточных сказок «Тысячи и одной ночи», с которым нежелательно связываться.

— Нарушаю? — удивился веселый человек. — Я вообще-то домой иду с работы, где меня ждет… но это не важно. Что же рабочему человеку должно быть недоступно радостное настроение?

— К другим гражданам пристаем, нецензурно выражаемся. К тому же в нетрезвом состоянии, что оскорбляет человеческое достоинство других людей. А вы этого не осознаете. Никто не против того, что вы идете домой с работы. Все ходят домой с работы. Или на работу из дома. Но как вы идете? Кругом дети. Какой вы пример подаете подрастающему поколению? Чему хорошему они могут научиться от вас? Ничему хорошему. Гражданин! Это очень нехорошо.

Лицо веселого человека побагровело. Кулаки его сжались. Желваки задвигались вверх-вниз. Еще смеют поучать его!

— Да видал я вас всех в гробу в белых тапочках! Кто вы такие? Молокососы, сопляки! Чего застыли, дорогу загораживаете? Пошли вон!

И он изрек нехорошее слово, которое в печати обычно обозначается многоточием.

Такое не понравится ни одному уважающему себя человеку. А молодые люди явно относились к таким.

— Оскорбляете? А ведь мы при исполнении, — сказал тот, что стоял с краю, пониже ростом, но тоже такой плотный паренек. — Нехорошо, гражданин! Это чревато последствиями. Пройдемте с нами!

— Кого?

Гражданин сделал довольно неприличный жест и при этом словесно прокомментировал, где он видал их всех троих.

— Это уже перебор, гражданин! — сказал тот, что стоял посередине.

И положил руку на плечо распоясавшемуся гражданину. Рука его лежала уверенно, но твердо. Хулиган, будем так называть веселого человека, потому что поведение его было явно хулиганским, тяжело задышал. Так дышит бык, прежде чем броситься на матадора.

— Пройдемте, гражданин, в отделение!

— Лапу убрал, сопляк! Ты знаешь, с кем связался. Тебе лучше этого не знать. Да от тебя мокрого места не останется. До скончания лет своих будешь жалеть! Да я вас всех вертел!

И он снова добавил нецензурное слово. И снова подкрепил его оскорбляющим жестом. Так бы троица словесно повоспитывала веселого гражданина, но после этого одним словесным воспитанием обойтись было невозможно. Гражданин почувствовал, что рука, лежавшая на его плече, сжимается, как пресс, и он уже не может пошевелить даже мизинцем. Руки его превратились в безвольные плети, которыми даже элементарного жеста не изобразишь. Тут его с обеих сторон подхватили подмышки, приподняли, встряхнули и повели. Ему не оставалось ничего иного, как в такт перебирать вслед за их шагами.

— Что творите, козлы вонючие? Среди бела дня ни за что, ни про что хватают рабочего человека и волокут. Граждане! Вы посмотрите, что делается! Это же произвол! Люди добрые! Да вы поглядите только! Я буду жаловаться! Я до генерального секретаря дойду!

Люди добрые останавливались, любовались этой сценкой, улыбались, делились комментариями. Симпатии их были на стороне молодых людей с повязками. На них смотрели как на защитников.