Однако кое-что остается неизменным. Мировая финансовая система — не для робких: она слишком сложна, слишком изменчива, слишком зависима от не поддающихся контролю политических событий, происходящих как внутри самих государств, так и между странами. Кроме того, на мировую финансовую систему сильное влияние оказывает доверие между поставщиками и потребителями денежных средств. Майер Амшель Ротшильд и его сыновья были воплощением надежности. Они заслужили доверие в том числе тем, что не прятались от ответственности. Банкиры отвечали за свои ошибки, и клиенты больше им доверяли. Ротшильды не могли спрятаться за государственные корпорации, которые сегодня ограждают высших руководителей от правовой ответственности за допущенные ими крупные ошибки. А как раз этому мы стали свидетелями во время мирового кризиса 2008–2009 годов, когда прокуроры не смогли привлечь к ответственности высшее финансовое руководство и доказать его виновность. К сожалению, в наши дни лишь немногие финансовые учреждения пользуются таким же доверием, как дом Ротшильдов, а ведь именно доверие является залогом здоровой мировой экономики.
Приведу еще несколько общих черт той эпохи и нашего времени: Ротшильд великолепно хранил секреты; сегодня, несмотря на законодательное регулирование финансовой сферы и давление инвесторов, крупная часть финансовой деятельности организаций умышленно остается скрытой от правительства и общественности. Ротшильд получал выгоду, используя свою осведомленность, чтобы оказывать влияние на правителей; в эту игру повсеместно играют ведущие финансовые организации.
Здоровая мировая финансовая система позволяет миллиардам людей стать средним классом; расти городам; строить необходимые миру дорожные сети, аэропорты, порты, развивать телекоммуникации, здравоохранение, образование и другие жизненно важные социальные сферы; собирать триллионы долларов на борьбу с климатическими изменениями. Центральная роль финансов и поиск новых способов финансирования и кредитования — нововведения, олицетворявшие дом Ротшильдов — остаются ключевыми для взаимосвязанной и растущей современной мировой экономики. И если нам нужен яркий образец успешных, просвещенных банкиров мирового уровня, то Майер Амшель Ротшильд будет первым в списке.
Глава V. Сайрус Филд. Магнат, протянувший кабель между континентами (1819–1892)
* * *
Зимой 1854 года Сайрус Филд, тридцатичетырехлетний магнат бумажной промышленности, недавно отошедший от дел, подыскивал себе новое занятие. Его брат инженер Мэтью познакомил его с молодым канадцем, тоже инженером, по имени Фредерик Ньютон Джисборн, который тщетно пытался найти денег, чтобы связать телеграфом Ньюфаундленд с Нью-Йорком. Филд не сразу понял, зачем ему, гиганту американского торгового капитала, тратить целое состояние на прокладку телеграфного кабеля к острову, известному в основном промыслом трески.
На встрече в шикарном особняке Филда в Грамерси-парке на Манхэттене Джисборн представил свои аргументы. Он объяснил, что корабли из Европы добираются до Ньюфаундленда значительно быстрее, чем до Нью-Йорка. А значит, если появится возможность передавать новости из порта Сент-Джонс на восточном побережье Ньюфаундленда через остров до Нью-Йорка, это сократит время доставки сообщений через Атлантику с двух недель до трех-четырех дней. Джисборн получил земельные права и финансирование от правительства Ньюфаундленда, но столкнулся с проблемами, пытаясь проложить кабель через непроходимый лес и суровый рельеф, и в итоге остался без денег.
Сайрус не мог взять в толк, отчего его брат и новый знакомый так взбудоражены. Он почти ничего не знал о Восточной Канаде, кроме того, что та до сих пор была под контролем Британии, и не видел никакой выгоды в трудной и дорогой прокладке кабеля ради экономии пары дней на доставку почты. Филд выпроводил Джисборна и пошел взглянуть на карту мира, чтобы найти на ней этот Ньюфаундленд. Ему бросилось в глаза, что остров действительно был гораздо ближе к Европе, чем Нью-Йорк. Тогда он задумался, возможно ли соединить телеграфом не только США с Ньюфаундлендом, но и Ньюфаундленд с Ирландией, проведя трансатлантическую связь, о которой Джисборн едва обмолвился. Трансатлантический кабель вполне мог сократить коммуникационный разрыв между Европой и Америкой от нескольких недель до нескольких секунд. А об
Филд не знал, что это озарение станет его навязчивой идеей и превратит его, бывшего коммерсанта, производителя качественной бумаги, в человека, который даст важнейший в истории толчок развитию международных телекоммуникаций — технологии, которой суждено в будущем влиять на войны и мир, дипломатию и коммерцию, помогать знаниям и культурным достижениям преодолевать границы. Вряд ли Филд даже мог себе представить, что его достижение станет предтечей телефонной, радио- и телесетей и, конечно, интернета.