От снега до снега

И вот что он рассказал...

Хотя он родился первенцем в семье и, по обычаю предков, именно ему полагалось получить белого олененка, отец нарушил этот обычай. И все потому, что мальчик родился хилым, болезненным, с горбом на спине.

Когда отец пригласил в юрту старого шамана, тот, глянув на ребенка, заявил:

— Совсем, знаешь, худой он у тебя, наверно духи скоро заберут его...

И отец подумал: раз сыну осталось жить недолго, зачем же устраивать торжество и дарить ему белого оленя, который все равно никакого счастья не принесет.

Совершенно не надеясь, что мальчик в будущем станет помогать ему пасти оленей, отец просто махнул на него рукой и даже долгое время не давал ему имени. Зато мать жалела своего первенца и — тайком от мужа — поила его барсучьим жиром, оленьим молоком и заступалась, когда ребятишки на улице обижали его.

Вопреки утверждениям шамана, Ичанго не только выжил, а год от года становился крепче, рано стал ходить и разговаривать и среди сверстников был самым смышленым. Только горб все больше выпирал на спине.

Ичанго уже шел шестой год, когда мать родила второго мальчика. Отца в это время в стойбище не было. Он перегонял большой табун к побережью Охотского моря и узнал о рождении сына от своего сородича. Мысль о том, что и младший мог родиться слабым и уродливым (за что-то, должно быть, наказывают его духи тундры!), не давала ему покоя, но бросить оленей по пути к морскому побережью он не мог и выбрался в Улавган только через два снега, то есть через две зимы.

Убедившись, что ребенок совершенно здоров, он до того обрадовался, что впервые за эти годы появились у него отцовские чувства и к нелюбимому Ичанго. Он взял его на руки, приласкал и сказал ему без прежнего холода:

— В другой раз приеду из тундры, приведу младшему брату белого олененочка. Ты будешь за ним смотреть, пока твой брат маленький.

Ичанго был рад и этому.

Пока брат подрастал, белый олененок превратился в рослого, красивого хора с большими венценосными рогами, и признавал он только Ичанго. Завидя его издали, олень вырывался из табуна и во весь дух мчался ему навстречу. Ичанго брал его за рога, гладил по спине, давал ему с ладони полакомиться крупной солью.

Шло время...

Ичанго рос на удивление крепким, выносливым — в самые лютые морозы он одевался легко, но, как это иногда случается у горбунов, у него были тонкие, слегка искривленные ноги, слишком короткое туловище и длинные руки.

Чтобы его не считали слабее и хуже сверстников, он старался во всем подражать взрослым. Так, он рано научился стрелять из лука, и его стрелы всегда попадали точно в цель, а чаут набрасывал на рога самого строптивого хора с первого же замаха, и не только стоя на земле перед коралем, а на полном скаку, сидя верхом на белом олене.

Однажды, приехав к отцу на кочевку, Ичанго схватился ночью с росомахой, которая хотела украсть теленочка: сбил ее с ног и задушил.

В жизни чего только не случается...

Ичанго уже в пятнадцать лет стал помогать отцу пасти стадо оленей в пятьсот голов.

А младший сын как раз и не оправдал надежд.

Едва ему исполнилось одиннадцать лет, он простудился, слег, всю зиму кашлял кровью и ранней весной, как только тронулись реки, умер.

У Ичанго не было семьи. И не потому, что в стойбище не нашлось девушки, которую он мог купить себе в жены. Нет!

Просто, как он однажды признался Карцевым, упустил время. Приняв от отца большое стадо, он почти не выходил из кочевок, лишь изредка, и то ненадолго, наведывался к старикам.

А после их смерти он целых три зимы не показывался в Улавгане. У него даже не было там своей юрты. Старая, отцовская, где он родился и где прошло его детство, развалилась, а ставить новую у него не было желания.

Но он никогда не чувствовал себя одиноким в бескрайних просторах тундры, среди дикой, суровой природы, ни с чем не сравнимой, как он считал, по своей красоте.

Олени, которых пас Ичанго, всегда были хорошей упитанности, в стаде почти не случалось потрав, а в пору отела важенок он сохранял полностью весь молодняк.

За это и чтили его, знатного пастуха колхоза «Рассвет Севера».

Однажды ночью на горном перевале разыгрался буран. Просто удивительно, откуда ему было взяться, когда небо сплошь усыпано звездами и ярко светит луна.

Даже Ичанго, который, по каким-то мельчайшим приметам почти безошибочно предсказывал погоду, на этот раз не угадал, хотя до позднего вечера просидел с отцом около палатки.

И вот среди ночи, откуда ни возьмись, налетел чудовищной силы ветер. Он сбросил с горной вершины целую глыбу слежавшегося снега. С минуту она катилась по каменистому склону, потом с грохотом упала на дно ущелья.

Ичанго выбежал из палатки и принялся обкладывать ее у основания камнями.

Уже осталось положить два или три камня, как ветер сорвал брезент и чуть не унес его.

Но тут подоспел Казимир Петрович.

Вдвоем они натянули брезент, прикрепили его снова к жердям.

— Ты, Казимир, стереги свою мамку с детишками, а я побегу оленей смотреть.