От снега до снега

Он спустился по каменистой тропе, где под гребнем скалы с вечера были оставлены олени. Увидав, что они стоят, тесно прижавшись друг к другу, он побежал обратно к биваку. Он был уже в двадцати шагах от него, как новая глыба снега стремительно покатилась по склону.

Ичанго едва успел отскочить и прижаться к скале.

Обеспокоенный его долгим отсутствием, Казимир Петрович подумал, что Ичанго все еще возится с оленями, возможно перегоняет их в безопасное место, и тоже решил пойти туда.

Ни Ичанго, ни оленей там не было.

«Наверно, он уже увел их», — подумал отец, не сразу догадавшись, что в темноте перепутал тропу.

В это время проснулась Мария Тимофеевна. Заплакали дети.

Не застав на месте ни мужа, ни Ичанго, она стала звать их, но голос ее утонул в бешеном свисте ветра.

Мысль о том, что с ними случилась беда, привела ее в ужас.

Она кинулась было из палатки, но страх за детей заставил ее вернуться. Она схватила на руки Милочку и Колю и несколько минут стояла, застыв в оцепенении, не зная, что делать.

Прибежал Ичанго.

— Где Казимир? — спросил он.

— Разве он не с вами?

— Я велел ему тебя, мамка, стеречь...

— Так где же он?!

— Тихо, мамочка, тихо, я сейчас поищу его...

Они еще с полчаса искали друг друга, а когда вернулись на бивак, то уже не отходили от Марии Тимофеевны и детей.

Вскоре ветер изменил направление, перекинулся на соседние горы, где он бушевал до самого рассвета.

Ичанго пошел за оленями и привел на бивак трех укчаков.

— А наша важенка где? — взволнованно спросила Мария Тимофеевна, выбежав ему навстречу.

Он посмотрел на нее виноватыми глазами.

— Неужели погибла?

— Наверно, в пропасть скинуло ее...

Утро выдалось ясное, словно никакого бурана и не было. Правда, ветер все еще посвистывал в горных ущельях, сметал со щербатых гольцов снег и кружил его в воздухе белыми вихрями; да и небо сохранило холодноватый, льдистый оттенок; долго не показывалось солнце, хотя по времени ему пора уже было вставать над горным хребтом.

Ичанго дольше обычного, будто нехотя, возился с костром, прятал от Марии Тимофеевны глаза, чувствуя свою вину перед ней.

Она сразу заметила, что он не в духе, и, чтобы отвлечь его от грустных мыслей, сказала:

— По-моему, денек будет отличный...

А тот будто не расслышал ее слов, произнес упавшим голосом:

— Как наша девочка без молока будет, понять не могу...

— Ничего, дорогой Ичанго, как-нибудь обойдемся. Дадим Людочке сладкий чай с печеньем.

— Разве можно так?

— Можно, только не следует нам тут слишком задерживаться.

Ичанго обрадовался словам Марии Тимофеевны, что можно теперь обойтись и без важенки, быстро схватил чайник, сбегал к горному ключу и, вернувшись с полным чайником воды, повесил его над костром:

— Напоим девочку чаем — и в дорогу!

Спускались с горного перевала медленно и осторожно узкой каменистой тропинкой. Только Мария Тимофеевна с детьми ехала на олене.

Ичанго с Карцевым шли впереди пешком...

— Я забыла вам сказать, — продолжала Людмила Казимировна, — что Улавган за эти годы совершенно преобразился.

Когда мы приехали туда, это было небольшое затеряннное среди голой тундры стойбище. Оно состояло из одних юрт, лишь два стандартных домика приютились на отшибе.

Постоянно жили в Улавгане только женщины и дети. Оленеводы почти круглый год, или, как тут говорят, от снега до снега, были в кочевках. Позднее, когда в колхозе ввели дежурных пастухов, они получили возможность чаще бывать дома.

Улавганцы радушно встретили моих родителей и специально для нашей семьи соорудили юрту, устлав ее внутри чистыми оленьими шкурами. Мы и прожили в ней все лето до осенних холодов.

Узнав, что наша важенка погибла на горном перевале, они привели нам другую вместе с белым теленочком.

— Слышали, что девочка без оленьего молока не может, — сказала старая эвенка Алья. — Так что бери другую важенку. А белый теленочек пускай твоему сыну будет, ведь он старший у тебя, верно, мамка?

— Старший, — смущенно сказала мать.

— Вот видишь, Ичанго правильно говорил.

Отцу моему все-таки удалось в одном из стандартных домиков открыть школу.

И первого сентября 1946 года, как и повсюду в нашей стране, двадцать пять мальчиков и девочек пришли на первый урок.

Парт в классе не было. Сидели на скамейках, сколоченных из сосновых реек. Зато доска висела настоящая, во всю стену.

В тот день около школы собрались, как на праздник, все жители Улавгана. Приехали из тундры пастухи.

Прямо на улице в больших чугунных котлах варили оленье мясо для торжественного обеда.

Во время веселого пиршества отец говорил:

— Друзья мои, все, что было в наших силах, мы сделали. Школа наша, хоть и крохотная, всего один первый класс, но год от года она будет расти, и в будущем на ее месте вырастет новая школа-интернат, где ребята будут жить со всеми удобствами. А учителей будет в той школе, я думаю, столько же, сколько у нас нынче учеников. — И обратился к Ичанго, который сидел ссутулясь на корточках и курил трубку: — А вам, дорогой Ичанго, большое спасибо от нашей семьи за помощь и заботы. Вы были нашим проводником, теперь стали нашим другом!