От солнца к солнцу

Убедившись, что брать интервью у композитора во время репетиции его собственной оперы — предприятие безнадежное, пробую разыскать главного режиссера театра. Застиг его в перерыве между репетициями двух сцен уже заполночь. Он сидел с закатанными рукавами ковбойки, небритый, очень усталый.

Разговор с Борисом Семеновичем Марковым был мне интересен не только как с постановщиком спектакля, но и как с выпускником Аликовской школы, где мы уже побывали с вами, читатель. Эту школу кончили и два брата Маркова, и две его сестры. Братья — экономист и физик, сестры — филологи. Два кандидата наук и два аспиранта. Вот какой серьезный, ученый народ, в отличие от него, Бориса. Он с юных, комсомольских лет — деревенский «комит», балагур, весельчак, гармонист. Он и в армии был таким. И в силу этого обстоятельства принес с войны оружие в дом — охотничье ружье, которым наградил его командующий армией за участие в самодеятельности. Образование? Он даже опередил своих братьев и сестер. У него два высших образования. Он кончил два факультета московского ГИТИСа: актерский и режиссерский. Второй с музыкальным уклоном. В Чувашии был только драматический театр. Теперь он становится музыкально-драматическим. Чуваши — народ певучий. В республике сотни хоров. Какие здесь чудесные праздники песен! А оперы своей не было. И вот рождается первая чувашская опера. Трудно быть ее повивальной бабкой… Но опера будет!

На столе у главного режиссера список лиц, которых он собирается пригласить на премьеру. Первым в этом списке значится старик Федоров.

* * *

— Взгляните!.. Взгляните!.. — то и дело слышу я от моей спутницы, маленькой стремительной женщины в светлом костюме строгого английского покроя со значком депутата Верховного Совета СССР.

Мы идем по цехам Чебоксарского хлопчатобумажного комбината, одного из самых молодых в стране.

— Взгляните!

И я должен запрокинуть голову, чтобы увидеть стальной канат, по которому движутся люльки. Это напоминает воздушную канатную дорогу в Жигулях, на строительстве гидростанции. Там в таких люльках — они были побольше — перебрасывали с левого берега на правый песок, а с правого на левый — щебень. Здесь в люльках — разрыхленный пушистый хлопок, похожий на… Но я не успеваю сообразить, на что он похож, как снова слышу:

— Взгляните!

И теперь надо глядеть вниз, где ползет конвейер, уносящий тазы с ровницей.

— Взгляните!

Ольга Даниловна увлекает меня все дальше и дальше, мы поднимаемся и опускаемся с этажа на этаж, не пользуясь лифтами, потому что лифт надо ждать, а Данилова не хочет ждать, она спешит, спешит показать весь комбинат. И мы из прядильной попадаем на ткацкую, в цех, где три тысячи станков и каждый может оглушить своим стуком, а стучат все три тысячи, и я не слышу, что кричит мне в самое ухо спутница. А она, как выяснилось позже, прокричала:

— На повестке дня у нас борьба с шумом в ткацких цехах!

Вдруг мы оказываемся в царстве тишины и света, в просторном зале, где стоят на треногах большие доски, похожие на чертежные, но они не чертежные, они из стекла. И хотя в зале светло, их подсвечивают снизу. Луч падает на белые полотнища, которые ползут по стеклянным доскам. И сидящие возле них девушки словно бы колдуют над полотнищами. Так заняты, так погружены в дело, что не замечают вошедших. Стоим в сторонке, и Данилова шепчет мне:

— Учет и разбраковка суровья. И доделка. Устраняют изъяны, чистят кромку. Доводят товар до полной кондиции. Ответственная работа! Самая высокая квалификация. Внимательный глаз, чутье на товар, быстрые руки! Бригада коммунистического труда. Бригадиром вон та светленькая. На вид девчонка, а по характеру — хозяйка!

Ольга Даниловна задумчиво, влюбленно глядит на девушек, и они, заметив ее, кивают, не отрываясь от полотнищ, которые ползут и ползут по стеклянным доскам…

А я вспоминаю вчерашний разговор с Даниловой. О себе рассказывала, о своей жизни.

Про детство в чувашской деревне:

— Ох и старая же я, как подсчитать. Бабий век — сорок через год… В школу лесом бегала, обратно — страшно, темно… Химию любила — Агриппину Даниловну, биологию тоже — Вавилу Васильевича… Мечтаний было много — куда пойти. Как про что узнаю — туда и собираюсь. Сперва хотела в бухгалтера, потом, в ткачихи. Ни туда, ни сюда не попала. Семья большая. Отец сказал: «Пока по дому помоги…» Поплакала-поплакала, осталась. В доярки пошла.

Про войну:

— Первую зиму окопы рыла… А весной и сама на войну. Еф-рей-тор! На аэродроме, на оружейном складе. Бомбы подвозили к самолетам. Бывало, что и на руках таскали. Не глядите, что маленькая. Сильная! После войны в лес ушла, на заготовки. Наравне с мужчинами. У меня напарник был, Алешка. Пилим-пилим бревна, взмолится: «Давай передохнем, Ольга!» Он отдыхал, а я другого звала. Не хвалюсь. Говорю, как было.

Про работу:

— Я после текстильного техникума могла в контору. Такое и направление было, бумажка. Со скуки умереть! Я — в слесари, в ремонтировщики. Зато теперь, когда помощником мастера на комплекте, никто уж не упрекнет, что станки плохо знаю. А их у меня 287…

Про семью: