От Сталина до Ельцина

И вот позвонил мне в наркомат секретарь Куйбышевского обкома партии Я.М. Агарунов, ведавший вопросами нефтедобычи, и попросил поддержать энтузиастов, санкционировать перевод скважины в разведочную категорию, объяснив, что потребуется для проверки гипотезы пройти ещё 500-600 метров. Дело, мол, трудоёмкое, рисковое, но зато сулящее очень многое. «Риск должен оправдаться», — подумал я и решил взять на себя ответственность, дал «добро» губкинцам, пожелав им успеха. Весь этот телефонный разговор приводится в содержательной книге Я.М. Агарунова «Нефть и Победа!»...

Дал разрешение, а душа болела: как там? Рука сама тянулась к телефонной трубке, но я крепился, надеясь на удачу бурильщиков. И...вот свершилось изумительное событие, а для нас, нефтяников, поистине великое: девон был открыт! 9 июня 1944 года первая в СССР девонская фонтанная скважина вступила в строй с дебитом 212 тонн чистой нефти в сутки.

Крупным событием, подтвердившим большие перспективы девонской нефти, явилось открытие девонских залежей на Туймазинском месторождении в Башкирии. В 1944 году скважина № 100 дала фонтан нефти с дебитом более 200 тонн в сутки. Новая нефтяная эра для нас началась. И не скрою того, что втайне горжусь своей причастностью к этому...

В жестокой борьбе с фашизмом, бросившим в топку войны почти весь потенциал покорённой Европы, наша страна несла огромные потери и разрушения. Но система была такой, что всё незамедлительно восстанавливалось. Наш опыт возрождения уникален во всей мировой истории, руководство страны заглядывало дальше, заботясь, чтобы после войны страна не оказалась обескровленной, неспособной на сопротивление. Мы имели перед собой как бы два фронта — настоящий, огнедышащий, и другой, пока холодный, возможный в недалёком будущем. Мы должны были закончить войну, сохранив весь потенциал страны для быстрого и решающего послевоенного роста экономики.

О том, что такие возможности мы сохранили и они велики, Сталин сказал стране в феврале 1946 года, в своей знаменитой речи перед избирателями в Большом театре. Страна услышала, что партия намерена организовать мощный подъем народного хозяйства, при котором уровень промышленного производства должен за короткий исторический срок подняться втрое по сравнению с довоенным. Добыча угля возрастёт до 50 миллионов тонн в год, нефти — до 60 миллионов тонн. Только при таких условиях, подчеркнул Сталин, наша страна будет гарантирована от случайностей, но на это уйдёт, пожалуй, три пятилетки, если не больше.

Я был ошеломлен, услышав последнюю цифру. Я понимал, что это так и будет, что ничего пропагандистского нет. Наоборот, дорожа верой народа в то, что партия говорит ему правду и не даёт пустых и ложных обещаний, Сталин даже преуменьшил наши возможности, отводя для достижения намеченных рубежей срок более чем в три пятилетки.

Рубежа добычи не 60-ти, а даже 70 миллионов тонн нефти в год мы достигли уже в 1955 году, то есть почти в 2 раза быстрее срока, объявленного им, и в какое десятилетие — первое после страшной разрушительной войны! Национальный доход вырос в это время в 2,8 раза, объем промышленной продукции — в 3,2 раза, розничный товарооборот — в 2,1 раза, реальная заработная плата увеличилась в 1,8 раза.

Невиданные темпы, невиданный размах. Руководство Союза, будучи на высоте державности, сумело рассчитать этот рост, обеспечить его людьми, техникой, воодушевить. Я уверен, что всё это увиделось не просто, как некая возможность, а как живая реальность ещё из фронтовых лет, тех последних, победных...

И опять возникает не дающий покоя, неотступный вопрос: как же так получилось в многострадальной истории нашей страны, что и доныне столь проклинаемое либералами и кремлёвской обслугой сталинское руководство, даже ведя тяжёлую войну, умело быть расчётливым и дальнозорким, предвидеть послевоенное положение СССР в мире, и уже тогда работать заблаговременно на его упрочнение и даже готовить конкретные заделы. Это и есть то, о чём писал В. Маяковский: «Выволакивайте будущее».

Нетрудно предвидеть, что иной читатель, подвергнутый тотальной обработке средствами массовой информации, упрекнёт меня в благожелательности к «проклятому» советскому прошлому, в том, что я изображаю своё время не в чёрных, привычных для нынешних дней красках, а «по-старому»: дескать, и сам принадлежал к административно-командной системе; был и здравствовал Берия, и темная тень его легла на все советские годы. Насчёт такой тени не спорю. Даже добавлю: был Ягода, осуждённый и расстрелянный по приказу Сталина за незаконные аресты и пытки, был после него Ежов с его «ежовыми рукавицами» и той же участью за те же дела. А после них тысячи людей реабилитировались и возвращались к семьям.

И я, как уже писал, был на волосок от ареста.

Бериевщина