От Сталина до Ельцина

Не было в «секретном» докладе Хрущёва многих важных данных, объективно объясняющих возникновение и устройство дьявольского механизма массовых репрессий. Лишь только в 1990 году нам стали известны сенсационные материалы, перепечатанные «Советской культурой» из итальянской газеты «Республика», которая воспользовалась услугами человека, бывавшего у Кагановича в доме. Каганович, как известно, никого не пускал к себе в дом, никому не давал интервью. Захлопывал двери перед журналистами, которые пытались попасть к нему.

Так вот, упомянутый гость стал как бы ненароком, от себя лично задавать Кагановичу вопросы, интересующие итальянскую газету, скрытно записывал ответы на диктофон. Вообще, Каганович любил произносить речи по каждому поводу. На мой взгляд, в обилии пустых фраз Кагановича однажды проскользнуло очень важное заявление, в достоверности которого у меня никаких сомнений нет, ибо оно лежит в плоскости его деятельности прежних лет. Суть его в том, что Каганович, направленный Сталиным на Урал, вскоре сообщил ему оттуда о якобы вскрытых фактах вредительства: плохо строят, срывают сроки выполнения первой пятилетки. И потребовал права наказывать виновных на месте. Сталин же ему сдержанно ответил, что этого делать не надо...

От Кагановича вновь пришла телеграмма, но уже с подписью и секретаря обкома партии. Только после этого Сталин дал согласие на особые полномочия Кагановича, рекомендовав ему придерживаться Конституции. Так ли это было на самом деле, не знаю, но данная версия — версия самого Кагановича. Известно, что право решать все вопросы на месте Кагановичу было предоставлено! Ну, а при обладании таким правом уже не до Конституции, особенно если учесть вспыльчивый и злопамятный характер «железного наркома», — он любил, чтобы его так называли. Именно с тех пор «тройки» и начали играть свою страшную роль, сея аресты и смерть по всей стране.

Перекладывая всю вину за репрессии исключительно на одного Сталина, Хрущёв по существу отводил законные обвинения от себя, от Кагановича и ему подобных.

Как тут не вспомнить слова древнегреческого философа Эпиктета: «Настоящее зло не приходит извне, но находится внутри человека, и, следовательно, человек всегда может от него освободиться». От зла освобождает правда покаяния. Но этого, к сожалению, не случилось ни с кем из них. Наказание за свои злодеяния Каганович понёс почти символическое. И я был тому свидетель и даже некоим образом причастен к этому.

В 1957 году, после того как на Пленуме ЦК Кагановича вывели из состава Президиума ЦК КПСС, мне позвонила секретарь ЦК Фурцева и передала просьбу Никиты Сергеевича, чтобы я, работавший ранее заместителем Кагановича, доложил о решении последнего Пленума на партийном собрании предприятия, где Каганович состоял на учёте около 30 лет. Зная вздорность и изворотливость бывшего наркома, я основательно подготовился к этому собранию, взял из архива некоторые материалы, связанные с его деятельностью на посту наркома топливной промышленности и наркома железнодорожного транспорта.

После моего доклада слово предоставили Кагановичу. Перед собранием предстал сутулый, с обвисшими плечами, совершенно сломленный человек без прежней твёрдой осанки и вызова в глазах. У него нашлось силы признать решение ЦК правильным. (Впрочем, так делали многие политически провинившиеся члены партии в те времена).

Но Каганович попросил его из партии не исключать и не высылать из Москвы. А затем, отыскивая глазами знакомые и сочувствующие лица в зале, стал перечислять, кому и что хорошее сделал когда-то: одному помог получить жилье, сыну другого содействовал в поступлении в институт, третьему устроил путёвку в санаторий, четвёртого продвинул по должности, — и всех по фамилии, а иных и по имени-отчеству. Словом, перечислял долго и нудно. Это, безусловно, повлияло на настроение упомянутых в его речи людей, некоторые заколебались, — людские сердца отзывчивы на добро, — а две женщины даже прослезились и, не выдержав, покинули зал... Что и говорить, мне пришлось снова рассказывать людям о том вреде, который причинил Каганович многим и многим работникам топливной отрасли и транспорта. Я зачитал некоторые приказы об отстранении от должности и аресте честных людей, известных многим из сидящих в зале. Зачитал страшные «расстрельные» резолюции. Указал, сколько невинных душ погублено им — убитых, сосланных в лагеря.

После второго моего выступления из зала раздались требования исключить Кагановича из партии. Но таких голосов было явно недостаточно для перевеса над упорно молчащими, поколебленными «раскаянием» Кагановича. И при голосовании было принято решение — из партии его не исключать.

И только в 1962 году, на основании новых, ещё более разоблачительных документов, доказывающих особую личную причастность Кагановича к беззакониям, он уже на бюро Московского горкома был исключён из партии.